Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Ей невдомек — бездомной невидимке —
Участнице работ, что кончен труд,
Что нет за нею больше недоимки,
Что без нее посеют и сожнут.

И сорок дней, огромных и бесстрастных,
Широких, как ворота в мир иной,
Ей суждено дышать простором ясным,
Всей невозвратной прелестью земной.

Где я кончаюсь? Там, куда рукой
Могу достать, хотя бы с напряженьем?
А как же мир, рожденный надо мной
И подо мной — моим воображеньем?

Иной звезды как будто вовсе нет:
Я выдумал ее, но призрак этот
Живее тех, чей темный полусвет
Не назовешь огнем, ни даже светом.

Что ж из того, что каждый палец мой
Заканчивает розоватый ноготь, —
Ведь я могу сквозь тесный мир земной
И вовсе неземное тоже трогать.

Не трудно спичкою зажечь свечу,
Я справиться могу с недомоганьем,
И в силах я, когда я захочу,
Любую вещь обрадовать дыханьем,

Одушевить ее, и вот, — спеша,
По-своему, по-птичьи защебечет
И мне ответит — вещая душа
На русский звук моей тяжелой речи.

Ты видишь — небо расцвело,
Бежит за окнами дорога,
Но вот ложится понемногу
Твое дыханье на стекло.

Вот так невольные мечты
Всю ясность жизни затуманят,
И мир земной тебя обманет,
Едва его коснешься ты.

Как ящерица дышит тяжело,
Мучительно меж пальцами моими,
Но судорогой тело мне свело,
И руки сделались чужими.

Оставь и не зови теперь меня:
Тебе, земной, я больше не отвечу —
Не знаю, как, но превратился я
В того, кто вышел мне навстречу.

Бывает так — чуть слышно скрипнет дверь,
Связующая нитка оборвется
Меж тем, что было прежде и теперь, —
И вот пойдет, завертится, начнется,

Все полетит в тартарары, к чертям.
Вскочил, бежишь, охвачен дрожью мелкой,
Спеша, рывком откроешь дверь, а там
Столовая — и на столе — тарелки.

Просеивает ночь в незримом сите звуки,
И на землю летит уже не шум, а пыль, —
Но взвизгнет шинами автомобиль,
Иль поезд закричит на дальнем виадуке,

И я почувствую сквозь полусон,
Что мир земной, увы, уже совсем непрочен,
Что он, как яблоко, где много червоточин,
К высокой ветке еле прикреплен.

Как крепко стул стоит на четырех ногах,
А мне на двух стоять уже куда труднее.
Трепещущим и мраморным крылом Психея
Сверкает и дрожит и бьется впопыхах.

Пыльца осыпалась, и пестик набухает, —
Ведь даже смертный сон лишь разновидность сна,
Но как бы ни был прочен здешний мир, она,
Душа моя, о том едва ль подозревает.

Мудрее всех прекрасных слов
Простое это слово — ожиданье:
Ведь состоят из четырех слогов —
Тобой еще не данное лобзанье,

Строка, которая придет ко мне
И будет лучшею моей строкою,
Тот день, когда в смертельной тишине
Я ту — большую — дверь открою.

Полна веселым шорохом дождинок
Тяжелым зноем пахнущая мгла.
Спросонок, кажется, — со всех тычинок
Она пыльцу и влагу намела,

Она подбросила, как мяч, зарницу,
Прогрохотала вдалеке, и вновь
Летит на запрокинутые лица,
Как дождь, — с веселым шорохом — любовь!

Густая прядь скользнула вдоль щеки
К твоим губам, запачканным черникой,
Прозрачный луч вокруг твоей руки
Обвился золотою повиликой,

Среди кувшинок, в заводи ручья,
Купалось облако в воде по пояс.
Нас было трое в мире — ты да я,
Да облако, как ты и я, — живое.

Я помню — неба синий водоем
И фейерверк, и круглый треск хлопушек,
На запрокинутом лице твоем
Коричневые звездочки веснушек,