Лев Маляков - Заколдованное счастье

Ничего, что трудодень не давит спину,
Нам уменья на житье не занимать:
Ремесло в котомке з а плечи закину —
Словом-лихом попрошу не поминать.
Заявлюсь домой
Не с дохленькой зарплаты,
На плечах моих — похрустывает хром!
Захоти —
И выстрою палаты:
С топором-то
Посподручней, чем с пером.

Или, может, гармозень моя осипла,
Не сумеет отчубучить «скобаря»?..
И какого черта к этому прилипла? —
Ох, гляди, невеста,
Вышло б не зазря!
Мы еще тово Евгения спытаем:
(Не на слово —
На двужилистый кулак!)
Уж такая ли любовь его крутая,
Да и костью председателишко —
Как?

Шел деревней Первомай,
В красное одетый.
Хочешь — нет: воздымай
Метра в два портреты.
И неси свою беду
В святости иконной…
В сорок первый год иду,
Словно в боль влюбленный.
Не поплакаться иду,—
Чтоб, скулу спружиня,
Рассказать про ту беду,
Живу и поныне.

Пошуметь иной не прочь:
Мол, молился каждый
Тем портретам день и ночь
С суеверной жаждой.
Хоть ученый,
Хоть иной
Утвердитель смелый,
За широкою спиной
Прятаться не дело.

Говорил ты черта с два
В деревнях с народом,
Что концы сводил едва
Горе-огородом,
Что от дум темнел с лица,
Как под осень травы…
Мне те думы от отца
Перешли по праву.

А тогда?
Тогда-то что!
Двадцать лет — не сорок,
Жил я верой и мечтой,
Вспыльчивый, как порох.

День, как солнышко, горел
Дарьюшкиным взором,
И в обиде все же грел
Жарким разговором.

До портретов ли,
Когда
Сердце, ох, зашлося:
Думы душеньку — беда! —
Доконали вовсе.

Я от митинга — в кусты,
Будто бы по делу,
И наметом три версты —
Аж в ушах свистело.

Сердце — молотом в виски!
Хоть не дюже чинно,—
Сняв ботинки и носки,
Дую босячиной.

У деревни за гумном
На ноги — обновки.
«Сковырнешься кверху дном,
Супротивник ловкий!»

Возле лавки мужики —
Скинулись по малой.
— Примыкай, коли с руки,
Ты ведь свойский малый.

Отказаться не резон, —
Праздничное дело,
И к тому ж в душе трезвон:
Вот как накипело!

Хоть залить ее,
Спалить —
Лишь бы полегчало!
Только выпало подлить
Масла в то начало.

На траве на молодой
Знатное застолье:
Не холодной не водой
Заливаю боль я.

Всей закуски — огурец
Да одна хренина.
С третьей —
Тутошний кузнец
Сгреб за грудки сына.

Мужики промеж — герой:
Чуют даровую.
— На свово-то, ишь герой,
Ставь на мировую!

С той проклятой «мировой»
Мне бы в самый раз домой!
Да не тут-то было:
Не привык я к даровой:
— Дуй в ларек, Данила!

Пили,
Нюхали рукав,
Дымили самосадом…
Я, плечами поиграв,
Встал:
— Бывайте!
  Надо!..

На пригорке
Сельский клуб —
Хоромина нескладная…
— Дарья, Дашка,
  приголубь,
Мо-оя не-на-гля-дна-я!..

Мне в ответ —
Секут глаза:
Встречают, будто грешника.
И не Дарья —
  а лоза
Середи олешника.

Как ножи,
Зрачки грозят,
Студят незнакомостью…
Девки,
Бабы,
М а льцы —
В ряд:
Вся деревня полностью.

Возле Дарьи — как прирос —
Евгений приспособился.
А по мне — мороз, мороз! —
Ишь кого сподобился!

Ухватясь рукой за стол,
Похрустываю пальцами.
Гармонист щербатый пол
Выстеливает вальсами.

Разломились пополам,
Ахают малиновы.
Гонит ветер подола,
Ситцевы, сатиновы.

Выдаю земной поклон —
Лишь бы Дарью взять в полон,
Закрутить бы в огневой
Да из клуба вызволить,
На лужайке медов о й
О сердечном выспросить.

Встал Евгений,
Голос — медь:
— Что ты прешься, как медведь?
Я к нему:
— О чем вопрос?..—
Кинул левой бровью,
Руку правую занес,
Этак — для здоровья.

Вот так раз:
Пластом лежит.
Дарья побелела,
В карих слезынька дрожит,
Горько, оробело…

Хоть хмельной,
Да понял я:
Дело, паря, полынья!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Молод и к над пожней, будто коса
Звенящая над плечом
В ожиданье трав…
О боже!
О чем это я, о чем?..
Дымилась,
Ручьилась роса,
Лезвием поиграв.

Земля наплывала,
Текла под взмах:
Бескрайность и ты —
Один на один.
И этот захлеб высоты!
И кажется — счастье в твоих руках.
И ты —
У вечности сын!..