Лев Маляков - Сберегите цветы полевые

Хочу того иль не хочу —
Война живет во мне.
Я по ночам во сне кричу —
Я снова на войне.

И снова полыхает Русь,
Враги со всех сторон.
И я никак не отдышусь,
Из сердца рвется стон.

До леса только доползти —
Накрыть проклятый дот!
Но кажется, на полпути
Фашист меня убьет.

Грохочут взрывы впереди,
Пылают сорок лет.
Беда осталась позади,
Но с сердцем сладу нет.

Я по ночам во сне кричу —
На лбу холодный пот…
Хочу того иль не хочу —
Война во мне живет.

Воевал четвертый год,
Свыкся,
Битва — как работа,
Только сердце жгла забота
Неуемней всех невзгод.
Сквозь огонь вела солдата
День и ночь —
Вперед, вперед,
В ту страну, что виновата
В бедах русского отца
До Кровинки,
До конца!

Но пришел желанный срок —
Долгожданная расплата:
На чужой шагнул порог
С наведенным автоматом.
Ребятишки у стены
Жмутся в кучу от солдата —
Дети горя и войны…

В окна ластится закат,
Догорает день на склонах…
А в груди —
Набат, набат!
А в глазах — огней зеленых…
— Дочка,
Доченька, Алена!..

Вот он,
Вот отмщенья час —
Полоснуть из автомата!.. —
И солдат сощурил глаз:
— Что, спужалися, ребята? —
И, скривив в усмешке рот,
Из мешка достал краюху:
— Ничего, бери, народ.
Ни пера вам и ни пуха!
Эх!.. —
И вышел из ворот.

Мне что-то и хотелось бы забыть,
Но я на это не имею права…
Сияло солнце,
Зеленели травы,
Взялась кукушка
  свой урок зубрить.

Прохладой созвала ребят река
Со всей деревни
  на песок прибрежный.
Земля плыла куда-то безмятежно,
И доносился гул издалека.

В мальчишеской наивности святой
На самолеты
  с черными крестами
Глазели мы
  с разинутыми ртами.
И вдруг нас придавил
  зловещий вой.

Песок рванулся,
Смертью перевит,
Перемешались солнце,
  травы,
  дети…

И пятерых —
Как не было на свете,
А Мишка-несмышленыш —
  инвалид.

Тот первый день войны —
Мой черный день —
Живет во мне,
  и нет ему забвенья,
Я не ищу от памяти спасенья —
Он навсегда со мною,
  словно тень.

Я вижу,
Как бегут на речку дети,
Как «юнкерсы»,
  взревев,
  в пике идут.
Тот давний день
  я отдаю на суд,
На суд людской —
На высший суд на свете!

Шумно и цветасто на вокзале —
Недругов не так у нас встречали.
Нашенское «милости прошу»
Ихнее «гут морген» заглушает.
Только я с поклоном не спешу, —
Что-то мне под ложечкой мешает.

Из Германии гостей
Экскурсовод
Провожал глазеть на стены-кручи.
А в моих глазах
Былого тучи
Подымались,
Застя небосвод.

Я стоял и в прошлое глядел:
Над Псковой молчали грозно башни,
Давний день,
Как будто день вчерашний,
Болью незабытою гудел.

«Юнкерсов» кресты опять в глазах,
Кажется, земля насквозь пробита
Бомбами.
Земля моя в слезах,
Кровью нашей русскою залита.

У стены не кто-нибудь —
Отец,
Мой отец под дулом автомата.
Без промашки
Бьет в упор свинец,
Смерть-свинец фашистского солдата…

Я ни в чем туристов не виню,
Их тогда и не было на свете.
За отцов не отвечают дети.
Но и память не предашь огню.

Откуда что бралось —
  не знаю:
В четырнадцать артистом стал.
Ходил у пропасти по краю,
И город был —
Как страшный зал.

А в зале —
  вермахта солдаты,
России лютые враги.
Играй, покуда нет расплаты,
Во имя правды смело лги!

Изображал я простофилю
С котомкой драной за спиной.
Тот путь актерский был извилист,
Оплачен дорогой ценой.

На сцене смерть подстерегала
За каждый наш
  неверный взгляд.
Гремели выстрелы из зала,
И не было пути назад.

И все-таки мы узнавали,
Скупив эрзацы-табаки:
Какие части на вокзале,
Какие выбыли полки.

Мы успевали мимоходом
Число орудий сосчитать…
Как с того света —
Из разведки
Меня всегда встречала мать.

Откуда что бралось —
  не знаю,
Я в той игре бывал старшой.
Ходил у пропасти
  по краю,
Чтоб жить
  с открытою душой.