Алишер Навои - Газели

И говорит: «Печальный друг мой, как поживаешь без меня?»
Что я отвечу ей? Сковала язык мой немотой она.

Кувшин с вином она открыла и кубок полный налила,
Пригубив, молвила с упреком, с лукавой прямотой она:

«Скажи, Меджнун, не сновиденье ль, что разума лишился ты?
Испей вина, открой мне душу, какой живет мечтой она?»

Я выпил, потерял сознанье, к ногам возлюбленной припал, —
Не хмель сразил меня — сразила своею добротой она.

Тому, кто в снящемся свиданьи, как Навои, блаженство знал, —
Не спать до воскресенья мертвых: сон сделала бедой она.

Чаша, солнце отражая, правый путь явила мне.
И раздался голос чаши: «Друг твой отражен в вине».

В чаше сердца — образ друга, но и ржавчина тоски,
Лей щедрее влагу в чашу, исцелюсь тогда вполне.

Если есть такая чаша, то цена ей сто миров.
Жизней тысячу отдам я, с ней побыв наедине.

С тем вином — Джемшида чашей станет черепок простой,
И Джемшидом — жалкий нищий, жизнь нашедший в том вине.

Мальчик-маг, когда пируют люди знанья в кабачке,
Чашу первую ты должен поднести безумцу, мне.

И едва лишь улыбнется в чаше сердца милый лик,
Все, не связанное с милой, вмиг потонет там на дне.

Обрету я миг свиданья перед чашею с вином, —
Кто сказал «вино» и «чаша», видит встречу в глубине.

Только есть другая чаша и другое есть вино,
Что там ни тверди, отшельник, возражая в тишине.

Навои, забудь о жажде. Кравчий вечности сказал:
«Чаша — жажде утоленье, мудрость пей в ее огне».

О мечта моя, стройнее, чем алиф, твой тонкий стан,
Лик твой — камень драгоценный — в утешенью сердцу дан.

Так изящно ты смеешься, что соперницы твои
Пламенеют от смущенья, словно роза иль тюльпан.

Что дыханием Мессии я назвал твои слова,
Ты прости: не чужд ошибок иногда и сам Коран.

Я сказал, что отзовется вздох мой в сердце у тебя,
Но едва ль он будет слышен там, где лютня и тимпан.

Навои! Всем людям страсти песнь мученья твоего
Разорвет на части сердце, истомленное от ран.

Ветер утра! Все любимой, чем душа полна, — скажи.
Станом — кипарис, а ликом — роза мне она — скажи.

То, что ради уст-рубинов тщетно лью я кровь свою,
Ей, среди пиров сидящей с чашею вина, — скажи.

Все о горечи желаний, яде вин и крови слез
Той, чьи губы слаще меда, речь умом полна, — скажи.

Говоря: зачем в разлуке стал печален твой удел,
Это слово ночи сердца, что навек темна — скажи.

То, что ради милой девы честь и имя я забыл,
Всадник сердца, в дол разлуки правя скакуна, — скажи.

Чудотворец! Дней начало мятежом отметил я,
Озарит ли луч прощенья эту тьму до дна — скажи.

Нет несущей утешенье. Путник, видя Навои,
О тоске его и горе той, что так нежна, — скажи.

То не заросли тюльпанов — то стенанья пал огонь,
Не пожар зари — разлуки в мирозданье пал огонь.

Пламя щек твоих способно сжечь мое жилье дотла.
На бездомного скитальца в час свиданья пал огонь.

Войско моего терпенья блеск твоих ланит спалил,
Караван грозой застигнут — гром, сверканье! — пал огонь.

Вспыхнул я, сгорел и умер, лишь открыла ты лицо,
На меня от молний взгляда — о страданье! — пал огонь.

Навои, когда вздыхаю я о ней, то говорят:
«На леса Мазендарана молнии упал огонь!»

Всегда кричит моя душа, едва ее обидят злом;
Известно, что огонь шипит, когда в него мы воду льем.

В разлуке с милою моей мне даже радость — не светла,
Но в сердце даже скорбь о ней втекает радостным лучом.

Когда она душе моей прекрасной пери предстает,
Я странного не нахожу, Меджнун, в безумии твоем.

О виночерпий, верный друг, ты возвратил душе покой,
Ты мне отраду подарил свои целительным вином.

Пускай забвение душе подарит первый же глоток,
А то от злой моей тоски душа покинет тела дом.

Перед красавицей моей от чаши глаз не подниму, —
Всему я в этом кабачке научен мудрым стариком.