Алишер Навои: Газели

Тщетно Шествующий ищет, хоть и полон мир Желанным.
Боже! Он страданья просит, он томится, посмотрите.

Навои в стремленьи к другу перестал быть сам собою,
Взял он посох, и на теле — власяница — посмотрите!

Я желтухой болен, кравчий. Весь в осеннем цвете яром,
Где ж вино, что охмеляет винограда желтым даром?

И лицо мое, и тело — листья желтые на ветке.
Пожелтели — кто ж излечит их целительным отваром!

И в очах зрачки с белками стали желты, как тюльпаны.
Что за хворь? Той розоликой жечь меня дано пожаром!

Говорят, очам полезно видеть желтое — ах, где же
Кипарис в одеждах розы, что пылает желтым жаром?

Желтоперой птицей ночи стал среди полдневной стаи
Пожелтелый день разлуки, что сражен судьбы ударом.

Если ж не больны желтухой ночь и утро, отчего же
Ночь распустит кудри, солнце лик свой рвет — в рыданье яром?

Желтизну больного тела Навои скрыл в прахе скорби —
Так вот нищий в землю прячет золото в кувшине старом!

Пусть сто тысяч звезд-жемчужин сыплет с высей небосвод —
Туча бедствий неизбежно град печали принесет.

Знает рок одну заботу, низвергая этот град, —
Обломать побеги жизни, саду тела слать извод.

Каждый, кто обижен долей, знает злобный рок небес,
Но судьбу, старуху злую, благодетелем зовет!

В океане сотворенья небо — мелкий пузырек,
А пузырь хоть каплю влаги даст ли от своих щедрот?

Если б небо было в силах хоть на миг найти покой,
Разве так оно спешило б — день за днем, за годом год?

Небо, как и я, — в смятенье, смущено своей судьбой:
Как меня в кругу терзаний, мчит его круговорот.

Синева на теле неба — от ударов злой судьбы:
Как ни мчится, мне подобно, а до цели не дойдет!

Нет могущества у неба, и слабы мы наравне,
И вовеки мы не можем друг от друга ждать отчет!

Навои, коль правду ищешь, знай, что сущ один лишь бог!
Нету сущего вне бога, правду бог в себе несет!

У пери — точка вместо уст, бог дал ей чудо чуд — уста.
Дивятся люди на нее: да полно, есть ли тут уста!

Мессия сшил своей иглой ее сладкоречивый рот, —
Лишь вздохи смерти, подступив, раскроют и сомкнут уста.

Все розы замерли в саду пред розоликою моей:
Открыли для молитв о ней, а не для нег и смут уста.

Не удивляйтесь, что она то ранит словом, то — живит:
Как у Мессии, нежен рот, но злые речи льют уста.

Окружье твоего лица напоминает солнца круг:
Нет точки циркуля на нем, искать — напрасный труд — уста.

Послушай шепот уст моих — слова их только о тебе,
Но жизнь покинуть срок придет — и вздохом изойдут уста.

Большую чашу, кравчий, дай! На мне как будто сотни уст, —
От лютой жажды исцелит ведь лишь такой сосуд уста!

Послушай, хочешь уберечь ты тайну сердца своего, —
Не подражай бутонам роз: пусть губ не разомкнут уста!

Когда тюльпаны зацветут на брошенной моей могиле,
Знай: пламень сердца рдеет тут, здесь раны кровь мою пролили.

О, злы уколы стрел твоих — из ран ручьями кровь струится,
А ты еще мне раны шлешь — ах, стрелы глаз не жестоки ли?

Обитель тела не нужна сраженному безумьем сердцу:
О доме вспомнит ли Меджнун, блуждая средь песков и пыли?

Когда о бедствиях моих, друзья, рыдал я в ночь разлуки,
Что значит этот ливень слез — вы хоть бы раз меня спросили!

И даже Ной — мне не чета: сто тысяч лет разлука длится,
Взметнулась к небу буря слез, потоп — не ровня ей по силе!

О ты, кто на пиру мирском изведал чаш круговращенье,
Знай: много чаш кровавых слез тебе дары небес сулили.

О Навои, когда во сне увидишь свой предел родимый,
Не говори, что вздорен сон, что в снах безумца нету были!

Светом ночи взойдет моя дева-луна,
Западня ее кос непрозримо темна.

Темнота людям очи затмить норовит,
Но любимой моею светлы времена!

А меня отрешила от дружбы своей. —
Вот какая недоля еще мне дана!