Алишер Навои: Газели

Пустословя на минбаре, вволю чешет шейх язык,
Словно дьявол, он колдует в своре темных забулдыг.

Если проповедь случайно просветлит умы людей,
Их тотчас же усыпляет шейха исступленный крик.

Все ступени у минбара устилают вздор и ложь,
Бред — все поученья шейха, сам он — взбалмошный старик.

Умными прослыли шейхи, а умен ли хоть один?
В их нелепых заклинаньях разума не бьет родник.

От хадисов лишь названья сохраняют их слова,
Вкривь и вкось толкуют шейхи главы из священных книг.

Разрубить минбар на части, разнести его, поджечь,
Чтоб кровавого убийцу жребий жертв его постиг!

Злыдней, дьяволу подобных избегай, о Навои,
И не дай себя опутать их сетями ни на миг!

Украсишь ты свой наряд красным, желтым, зеленым,
И пламенем я объят — красным, желтым, зеленым.

В пустыне моей любви кострами горячих вздохов
Самумов вихрится ряд — красным, желтым, зеленым.

Цветник твоей красоты в душе моей отразился,
И блесткам цветов я рад — красным, желтым, зеленым.

Рубиновое вино, литое золото чаши,
Зеленая гроздь горят красным, желтым, зеленым.

Где бедность — там пестрота, и каждый нищий сумеет
Украсить бедный халат красным, желтым, зеленым.

Не требуй же, Навои, диван разукрашивать ярко:
Ведь сами стихи пестрят красным, желтым, зеленым.

Когда, тоскуя по тебе, я розу в цветнике возьму,
Мой жаркий вздох чадит и жжет — она желтеет в том дыму.

Я думал, рок всю тяжесть мук Фархаду и Меджнуну дал,
Потом я понял: жребий бед мне предназначен одному!

Ее каменьев тяжкий град проник сквозь боль отверстых ран —
Как сердце милой, этот груз в себе храню я, как в дому.

Моя наездница лиха, ей любо на скаку играть;
Что ж, нужен ей для гона шар — с себя я голову сниму.

Ах, нечестивица! К беде она попалась мне в пути:
Вот приключилось горе мне — погибель вере и уму.

Не диво, если, охмелев, рассвет я встречу в кабачке:
Вчера собрался я в мечеть, да позабыл надеть чалму!

Спален любовью, Навои клеймом каленым сердце сжег:
Оно язвит и жжет меня, а жар я сам даю клейму!

Осрамился я — но пьяный сок земной тому причиной.
Пью вино, но несравненной стан прямой тому причиной.

Если друга мучит пери, не она, а он виновен.
Коль в шального камень кинут, сам шальной тому причиной.

Если кто от скорби сохнет, небо в том не виновато,
Но, что скорбь в скорбящем чует дух родной, тому причиной.

Про луну лепечет глупый, привораживая пери, —
Люди верят в заклинанья: ум пустой тому причиной.

Жизнь дарующий убийца! Я умру, в том нет позора.
Если смерть милей мне жизни, холод твой тому причина.

Хоть тебя я проклинаю, льешь ты кровь мою жестоко,
Проклинающий отступник сам собой тому причиной.

Навои, вина не пьешь ты, ждет напрасно виночерпий, —
Образ грозный, голос нежный — роковой тому причиной.

Не спросила — сердце друга трепетать давно ли стало?
Оскорбленное, тем боле замирать от боли стало.

Раны кровь не успокоил, не унял рубин подруги.
Видеть струи слез кровавых ей забавно, что ли, стало?

Я хотел вином рубина отогнать свои печали,
Но в безумье впало сердце и чернее смоли стало.

Сердце, на горе терпенья ты живешь, но все нагорье
Смыто паводком любовным и ровней юдоли стало.

Навои, ты жемчуг нижешь из росу своей ланиты,
И тебя лишь стихотворство утешать в недоле стало.

Как от вздохов безнадежных дым струится, посмотрите!
В ночь разлуки море горя как клубится, посмотрите!

От луны письмо доставив, в грудь мою вонзила когти
И с моим кровавым сердцем взмыла птица — посмотрите!

Родинка на подбородке — волшебство индийских магов,
А под ним михраб явила чаровница, посмотрите.

У меня душа сгорает от любовной жгучей жажды.
Два рубина, влаги полных, ей криница, — посмотрите.

И глаза ее, и губы взяли в плен мою свободу,
В них так сладостно и властно смех искрится, посмотрите.