Алишер Навои - Газели

Мечом измены, как калям, засохший стан мой расщеплен,
Мой стон немой — словной не мой: камыш засох — напевам вред!

Как животворна влага уст, но Навои не пить нектар,
И Хызра век не для него: ему не видеть долгих лет!

Она, покинув пир, ушла, и села на коня, хмельна,
А я к стопам ее приник, с мольбой держась за стремена.

Нет, мне ее не возвратить, но я бы в жертву жизнь принес,
Лишь силой чуда бы она была на пир возвращена!

Торопит всадница коня — и сердце падает в груди,
Мечом обиды ранен я, жестоко грудь уязвлена.

Зачем не насмерть я сражен? Не легче ль муки мне пресечь,
Чем торопить в обратный путь и гнать сквозь темень скакуна?

Как горько одиноким быть на горьком пиршестве скорбей:
Нарушен сердца сладкий сон, душа покоя лишена.

От век так заведено: кто чашу радости вкусил,
Сто кубков горечи тому судьба велит испить до дна!

Я в одиночестве умру. Не диво ль — преданность моя
Ответной верностью в любви ни разу не награждена.

Когда белеет голова, с уединением смирись,
Ведь не украсит юный пир ни грусть твоя, ни седина!

Неверную не возвратишь. К чему ж терзаться, Навои?
Смотри: ты бледен, стан дрожит, душа печалью смущена.

Если в юности ты не прислуживал старым,
Сам состаришься — юных не мучай задаром.

Старость близится — будь уважителен к старцам,
Но от юных не требуй служить себе с жаром.

Распалившийся хмелем, подвыпивший старец —
Как старуха, что красится красным отваром.

Будто розы и листья пришиты к коряге,
Вид у пестрой одежды на старце поджаром.

Если мускус твой стал камфарой, не смешно ли
Камфару или мускус искать по базарам?

Постарев, обретешь и почет, и почтенье,
Притворясь молодым, обречешь себя карам.

Если в юности ты не роптал и смирялся,
Как состаришься — время ли спеси и сварам?

Благодатна судьба у того молодого,
Кто чело не спалил вожделением ярым.

Если похоть жжет старца чесоточным зудом,
В нем как будто пороки смердят перегаром.

С юным кравчим, со старцем-наставником знайся,
Если тянешься дружбой и к юным и к старым.

Навои прожил век свой в погибельной смуте,
Хоть почтен был и славой и доблестным даром.

О сердце, столько на земле враги вреда нам сделали,
Что даже преданность друзей сплошным обманом сделали.

Чадит от жара голова, как будто камни горестей
Пробили в куполе дыру — его с изъяном сделали.

На голове — не чернь волос, то — налетели вороны
И гнезда там, чтобы припасть к кровавым ранам, сделали.

От тьмы измены небосвод оделся черным войлоком,
А зори, ворот разорвав, рассвет румяным сделали.

Подай вина! Ведь мудрецы давно открыли истину:
Не солнце, а светила чаш рассвет багряным сделали.

Кааба или кабачок, о Навои, — пристанище:
Ведь их себе печаль и грех защитным станом сделали.

О таинствах любви — у тех, кто раб ее оков, спросите,
А тех, кто счастьем наделен, про радости пиров спросите.

Любовь и верность — наш удел, другой обычай нам неведом,
А про неверность — у дурных — в чем суть ее основ — спросите.

Нас жалкой немощью гнетут заботы времени и старость —
О красоте и силе — тех, кто молод и здоров, спросите.

Для бессердечного ничто — сердец восторги и крушенья, —
Про сердце — лучше у того, кто знает сердца зов, спросите.

Не знает преданный в любви повадок пленников порока,
Об этом — нас, познавших мрак порочных тайников, спросите.

Мужей почета и чинов про отрешенность не пытайте,
О сладких тяготах ее у нищих бедняков спросите.

Вся сила пленников любви — во прахе немощи смиренье,
А как смирять врага — у тех, кто дерзок и бедов, спросите.

Неведом людям суеты благой приют уединенья —
Уж если спрашивать о нем, снискавших тихий кров спросите.

В пустыню горестной любви друзьями Навои отторгнут,
О нем — случайный караван, бредущий из песков, спросите.