Алишер Навои - Газели

Мою унылую лачугу огонь разлуки озарил,
Из-под ее убогой кровли тьму непроглядную гоня.

На коже родинку и алиф ты, взяв индиго, навела;
И алифы стал вырезать я, и язвы прижигать, браня.

Для стрел ее метою сделал я сердце — и разбогател:
Дороже яхонта отныне стрела любая для меня!

Украсив золотой фольгою обличья роз в моем саду,
Она ушла, осенним тленом цветник весенний осеня.

Спасенья от самодовольства я и мечети не сыщу.
Я в винном кабачке, отшельник, — там и отыщешь ты меня.

О Навои, пятном родимым она мне заслонила свет,
И вот я, раздирая ворот, скриплю каламом, жизнь кляня.

Сердце кровью из ран обагрить я сумел
И в багряный тюльпан превратить я сумел.

Льдистым взором — рой капель на стрелах твоих —
В градин полную горсть остудить я сумел.

Ту луну, что зеницею ока была,
Чернотою тоски окружить я сумел.

Гнать меня? Просыпаться не стала она!
До утра как собака провыть я сумел.

А узрев пузырьки на поверхности вод,
Нежность уст твоих вообразить я сумел.

Хоть небесная мне и грозила карга,
Козни злобные предотвратить я сумел.

Знак несчастья на желтом лице Навои
Мыслью в желтый тюльпан обратить я сумел.

О соперники! Вам чаша вожделенья и желанья,
Нам — приют тоски недужной и тревоги расставанья.

Я любовью весь истерзан, тело все в кровавых ранах,
Будто недруги решили, чтоб платил им кровью дань я.

Дом Фархада и Меджнуна — это горы и долины.
Я от их оков свободен в бесприютности скитанья.

В миг, когда младая пери поселилась в сердце мудром,
Обернулись безрассудством все дотошные познанья.

Нет, в душе шалуньи этой не вписал я свое я имя:
В ней бесследность, безымянность, отраженье без прозванья.

Я сражен любовью насмерть, но — умри сто мне подобных:
В сердце, ласковом лишь с виду, не отыщешь состраданья!

Старца древнего, о боже, ты смутила мимоходом;
Так пускай пройдет во благе гордость самолюбованья!

Все грехи прости, кабатчик, мне, отшельнику дурному:
Мне за зло — добром платил ты с постоянством упованья.

Ты про Навои сказала, будто любит он другую:
О творец, бессчетны этих подозрений сочетанья!

Знайте, что все розы мира — колкости шипов не стоят.
Розоцветных вин кувшины — бед хмельных оков не стоят.

Если шах тысячелетье всей подлунной будет править,
То и мига униженья дни всех тех веков не стоят.

Все отрады в продолженье жизни сотен поколений
И минуты лицемерных властных пустяков не стоят.

Коль сандал или алоэ ты швырнуть захочешь в пламя,
Дым окутает жаровню — и жаркое дров не стоит!

Все манящие в походы царства дальних небосклонов
Едкой пыли от походных грубых башмаков не стоят.

Ежели в любимой близость длится месяцы и годы,
Но соперник есть — услада пары медяков не стоит!

Горний мир небытия ты, Навои, иному миру
Предпочти. Все ласки света двух хромых шажков не стоят!

Луна в носилках, о постой, постой,
В моих глазах останься на постой!

Твои глаза убийцами слывут,
Но злей их — яд, коварный и густой.

Вздыхать я стал бы у твоих дверей, —
Вздох обернется смертной пустотой!

Я стал Меджнуном у второй Лейли.
Чудак смешон своею простотой.

Не диво, что полудремотных глаз
Полудобычей стал певец простой.

На родинку бы милую взглянуть
И захлебнуться счастья высотой.

О Навои, не думай о себе:
Твой идол полн бесцельной суетой!

Зеркало становится водою от лица, что темень гонит прочь.
Точно так, как ледяным сосулькам солнца вешнего не превозмочь.

Приподняв платок, ты показала, что равно прелестны лик и стан,
Будто это в самый миг навруза, где спешат сравниться день и ночь!

Коль зашить расселины захочешь — в сердце, обращенном в сто кусков,
То стрела, сшивающая сердце, станет для тебя иглой точь-в-точь.