Маргарита Агашина - Бабья доля (сборник)

Но снова утро настаёт!
И мне опять – вставать не хочется
и врать, что всё – наоборот:
что я устала – от забот,
что мне плевать на одиночество.

Мне приходилось слышать часто
непостижимые слова,
что баба любит быть несчастной,
что баба – муками жива.

И не скупилась на ухабы
дорога долгая моя,
чтобы не раз обычной бабой —
простой,
обманутой
и слабой —
себя почувствовала я.

Но всё упрямей с каждой мукой,
не отрекаясь от тоски,
овладевала я наукой
любить свободу по-мужски!

И вот не бабьей, новой властью,
на волю вырвалась в пути!
И уж ни счастья,
ни несчастья
ты мне не можешь принести.

Тёмный пасмурный день,
ясный день голубой —
каждый день человек
недоволен собой.

Сеет хлеб.
Изменяет течение рек.
И опять – недоволен
собой человек.

У него за плечами
огни, города.
Всё равно нет покоя
человеку труда!

Он работал. Устал.
Он отходит ко сну
и решает: – С утра
по-другому начну.

Я у жизни ещё
в неоплатном долгу,
я ещё не такое
на свете могу!

…Жизнь меня наградила
счастливой судьбой:
я живу, каждый день
недовольна собой.

Если счастлива я,
если чем-то горда, —
тем, что нет мне покоя
нигде, никогда,

что я тоже в долгу
у снегов, у дождей,
у хороших, собой
недовольных людей.

Не потому, что я за всё в ответе,
не оттого, что я во всём права,
но всё, что ни случается на свете,
на свой аршин я меряю сперва.

И я – не испугаюсь и не спрячусь.
И я – не из героев, а не трус.
И я – с неправды досыта наплачусь,
но всё равно до правды доберусь.

И я, как ты, крута и своевольна:
умру – не отступлюсь от своего.
Но кто бы ведал, как бывает больно,
когда ты прав, а рядом – никого!

Когда тебе больней и тяжелее,
и подступает «быть или не быть»,
я каждый раз тоскую и жалею,
что не тебя мне выпало любить.

Что, о тебе печалясь и страдая,
и наряжая в белое сады,
не женщина, а песня молодая
опять тебя уводит от беды.

Ах, как тебе светло бывает с нею!
И как она печальна и нежна!
Но знаешь ты: она другим нужнее.
И выпускаешь песню из окна.

И нам ли плакать, что идёт по свету
единственная милая твоя!
Пусть кто-то злой сказал,
что у поэтов из глаз не слёзы —
строчки в два ручья.

Уж коли так, то пусть – горьки и долги,
берут исток у этих грустных глаз
не два ручья – две будущие Волги,
вдоль щёк твоих бегущие сейчас.

Я выдумала, знаю, Волги эти.
И ты – не плакал. Знаю. Не права.
Не обижайся.
Просто всё на свете
на свой аршин я меряю сперва.

Зачем кольцуют белых чаек?
Зачем их мучают, когда
не приручая – изучая,
им дарят кольца навсегда?

А чайки бьются, в небо рвутся
и всё по-своему кружат.
Они и плачут, и смеются,
но только Волгой дорожат!

…Когда бывало, чтоб смеялась,
чтоб я не плакала в лицо?
Не распаялось, не сломалось
давно дарёное кольцо.

Оно, как прежде, золотится,
оно молчит – и говорит!
Но и кольцованная птица,
куда ей вздумалось, летит.

Я всё ещё не веря, не мигая,
на тот перрон негаданный смотрю.
Ещё есть время. Крикни: – Дорогая…
Не говори: – За всё благодарю!

Неужто это называют силой,
чтоб, как на свечку, дунуть на зарю,
сломать крыло родному слову «милый»,
живой любви сказать: – Благодарю!

Прости. Не упрекаю. Не корю.
…Я всё ещё на тот перрон смотрю.
Я всё ещё тебе не верю, милый.

Нет, я не виновата. Не слаба.
И не сужу, как в молодости, строго.
Но это – не любовь. И не судьба.
А просто – снова трудная дорога.

Ну, что, давай присядем перед ней
и скажем то, о чём пока молчали:
что оба мы красивей и сильней,
чем друг о друге думали вначале.

Вот почему ещё больнее боль,
и нету сил идти и верить строго,
что это – не судьба. И не любовь.
А просто – снова трудная дорога.