Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

В опорках кожаных, в затянутой овчине,
спокойно, как орел, глядел с утеса он
на свой любимый край. И взор был ясный, синий…
Его приветствовал ручьев веселый звон.

И щебет певчих птиц. И лета ароматы.
Гор верховинских высь. И туч далеких дым.
Ему слова шептал о счастье лист крылатый,
о счастье вольным быть и гордо-молодым.

О том, что всё его: и пастбища, и горы,
и города окрест, — хозяин он всему,
что весь его народ, навек изгнавший тьму,
как тот орел, что рвет крылом тугим просторы.

Громада гордых гор — как золотой осколок,
что алый сноп лучей в седую высь взметнул,
и словно здесь Кремля сияет звездный полог,
где высится сейчас в краю орлов гуцул.

Солнечный зайчик лежит на пороге,
то полыхнет, то померкнет в тревоге.
Тучкою солнышко чуть затуманит —
небо из синего сумрачным станет.
Так и с тобой, моя светлая радость,
ты весела — я забыл про усталость.
Если же слезы в глазах засверкали,
кажутся годом минуты печали.
Только не долго туманишь ты взоры,
вновь в них сверкают счастливые зори.
Видно, затихла былая тревога,
солнечный зайчик лежит у порога.

Копры и трубы, вижу я,
встречают утренним приветом.
Земля донецкая моя
всего милее в мире этом.

Донец зеленый, сосен звон
и ароматы мяты-руты,
как золотого детства сон,
мне не забыть ни на минуту.

В душе картина та жива,
и дороги воспоминанья,
как песни первые слова,
как трепет первого свиданья…

Оттуда начинался я,
где гул цехов зимой и летом.
Земля донецкая моя,
ты всех дороже в мире этом.

Кто может солнце погасить
и сдвинуть шар земной с орбиты?
Нельзя и нас остановить,
в одну колонну крепко слитых!

Мы сердцем к сердцу встали в строй,
чтобы творить, вершить делами.
Сыны мы эры золотой,
мы — нашей светлой правды знамя!

В пути, где нас весна страны
уже приветствует цветами,
мы волей партии сильны
и стали все богатырями.

С ней к счастью, в шуме урожая,
идет советский человек,
бессмертье Ленина сливая
с бессмертьем партии навек.

Над Днепром журавлям Украину приветствовать снова,
разливаться вокруг ароматам весенней земли.
В эти дни я лечу сквозь метели и думой и словом…
Где вы, где, журавли вы мои, журавли?

И сады неустанно будут песней звенеть соловьиной,
прямо к солнцу цветы лепестки приподнимут свои.
Зеленеть будут снова Батыя гора и долины…
Где вы, где, соловьи вы мои, соловьи?

Так, как верят в весну на деревьях обмерзшие ветви
и цветы, что еще не взошли и пока не видны,
так и песни мои, что сияют в вишневом рассвете,
моих дум и своей ожидают весны.

Тьму свет уничтожает,
чтоб не было невзгод.
Творят лишь те, кто знает
и любит свой народ.

А кто, как змеи, злобны,
наш ненавидя свет,
те творчески бесплодны,
у них и жизни нет.

Полны мы сил несметных,
не тонем, не горим.
Мы потому бессмертны,
что сами жизнь творим.

Садом я блуждаю, тихою тропою,
и румяным вечер от заката стал.
Яблоки поспели, виснут надо мною,
помню, я о них у Рыльского читал.

Был я юным-юным; огненной грозою
руки миллионов гнев на штурм взметнул.
Где-то на Подолье, в поле, перед боем
я читал поэта под снарядный гул.

Мы пошли в атаку под дождем железным,
кровь багрила травы; не могу забыть,
как в душе сияло ласково и нежно:
«Тот расстаться может, кто умел любить».

Те слова звучали в орудийном хоре
и когда, прощаясь, руку ей сжимал.
Те слова поэта в радости и в горе
до седин сквозь годы нес, не забывал.