Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Нет, здесь не посвист коногона,
а гром железа ледяной:
электровоз неугомонно
летит, летит в глуби земной.

Как бы лучом необычайным
пробито царство темноты,
и не кайлом мы, а комбайном
врубились в черные пласты.

Весна желанная настала,
зажглась, как в сердце нежный пыл:
то свет прекрасный, небывалый
отрадно шахты озарил.

Машиниста молодого
полюбила я…
Полететь к нему готова,
да немилая…

Я немилая,
некрасивая.
Ой ты, доля моя
несчастливая!

А быть может, не так?
От любви я вяну.
Щеки вспыхнут, как мак,
если в очи гляну.

Видно, сердце, не нам
доли ждать хорошей!
Прошумит по садам
осени пороша…

Что же сердце болит,
разрывается?
Что же так он глядит,
улыбается?

Всё нейдет из ума,
только маюсь я.
А как гляну — сама
улыбаюсь я.

Пролетит и осень скоро
быстрокрылая.
Машиниста молодого
полюбила я.

Здесь не речка льется звонко —
шахта новая.
В ней — откатчица-девчонка
чернобровая.

За вагончиком вагончик
отправляется.
В свете лампочки проходчик
улыбается.

Он девчонке скажет слово
спозараночку:
«Будь здорова, черноброва
подоляночка!»

Не забу́рится вагончик,
не забу́рится.
Как задумает проходчик —
так и сбудется.

От улыбки уст вишневых
легче дышится.
«Будь здорова, черноброва!» —
в штреке слышится.

Вот в клеть они вошли, чтоб устремиться вниз.
Стальной канат скользит, и мрак кругом, как копоть.
Летят. И вдруг опять смолкают лязг и визг —
как будто великан внизу подставил локоть.

В дыханье теплых трав и в шепоте весны
идет горячий день дорогой голубою, —
а где-то там внизу, где своды так тесны,
мелькают лампочки по штрекам и забоям.

И девушка, что мы приметили с тобой,
глазами ясными под каскою сияя,
туда, где в глубине идет упорный бой,
помчится в поезде подземного трамвая.

И, как в ущелье гор, где тьма и тишина,
склоняя тонкий стан над лентой транспортера,
средь лавы угольной припомнит вдруг она
Гуцульщины родной студеные озера,

услышит сосен шум в краю своем родном,
услышит вдалеке знакомый зов трембиты.
Но всё это мелькнет далеким, милым сном, —
ее судьба теперь с Донетчиною слита.

И клеть помчалась вниз. И, отражая свет,
блестит канат во тьме, чернильной и глубокой.
Остановился он. Привет, большой привет
карпатской девушке — шахтерке ясноокой!

Он в спецовке синей, радостен и молод,
клеть покинув, вышел повстречать апрель.
Брызги солнца всюду, ржавый лед расколот,
и звенит-рокочет дружная капель.

Тает снег опавший, пористый и хилый,
веет теплый ветер пареньку в лицо,
солнце наполняет душу новой силой,
и щебечут птицы в небе над Донцом.

Спит земля покуда, не шумит травою,
и не льется с неба дождик, свеж и скор,
но у парня сердце полнится весною:
славно потрудился молодой шахтер!

Снег в полях чернеет. Близки рек разливы.
Скоро закурлычут в небе журавли.
Он идет веселый, он идет счастливый,
в синей спецодежде — сын своей земли!

Из клети вышел. День какой,
и шепот ветра не смолкает!
А кажется — гремит забой
и взгляд комбайнера сверкает,

простой и ласковый. Он весь
как будто в этом взгляде ясном.
Слились и сталь и руки властно,
чтоб принести победы весть.

Всё это до сих пор в глазах!..
Я слышу бремсберга гуденье,
я вижу лампы отраженье
на неподвижных стояках.

Среди подземных коридоров —
электровоза быстрый бег,
и гулкие шаги шахтеров
доносятся из штрека в штрек…

Иду. Грохочут вереницы
машин асфальтовым путем,
и, словно золотые птицы,
проходят тучки над копром.