Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Ночные кричат паровозы,
и в крике их — память тех дней,
когда, грохоча, бомбовозы
летали над степью моей.

Не сдержат ни бури, ни грозы
наш гордый порыв — в вышину.
Ночные кричат паровозы,
что мир уничтожит войну.

Как счастлив я сейчас — ведь снова я шагаю
в родном селении по золоту земли.
Вот кареглазые шахтерки распевают,
прощально над Донцом курлычут журавли.

И содовый завод дымит над берегами,
и дым плывет в лесок — приют для птичьих стай, —
где осень сбросила прозрачными руками
багряную листву… А сердцу снится май…

Акаций аромат, покорные мне губы,
и ласки, и слова, что мне не позабыть…
А месяц в вышине очерчивает трубы,
накинув на кусты серебряную нить.

Как изменилось всё! Взгляни: над берегами
заводы поднялись, где рвали мы траву,
где молодой лесок шумел, шептался с нами
и небо в вышине мерцало сквозь листву.

Друзей встречаю я и, не тая волненья,
их обнимаю вновь над зеркалами вод,
а день шумит вокруг в рабочем напряженье,
и всё дымит, дымит мой содовый завод.

Как славно над Донцом! Качает ветер лозы.
Идет, гремя, состав к приморским берегам.
И золотом зари над грудью паровоза —
Пятиконечная республики звезда.

Донетчина моя! Любовь к тебе — без края!
Цветешь ты радугой на полный небосклон.
С высоких берегов, где Киев наш сияет,
с далекого Днепра несу тебе поклон.

Звучали в дали неоглядной
могучие хоры гудков.
Читал побратимам в нарядной
я новые строки стихов.

Читал, что наш край возродится,
что злая развеяна мгла.
Улыбкой светлели их лица,
и радость во взорах цвела.

А небо в дали неоглядной
мерцало над лесом копров.
Читал побратимам в нарядной
я новые строки стихов.

Первый раз, когда она, волнуясь,
с небом попрощавшись и с людьми,
робко в клеть широкую шагнула,—
сердце замерло у ней в груди.

Клеть пошла, а дальше — полетела,
где-то солнце было и поля…
Как огонь, щека девичья рдела,
и казалось — падала земля.

«Ты не бойся», — молвила другая,
и лукаво улыбнулась вдруг,
и плеча коснулась, согревая
теплой лаской дружественных рук.

И глаза, синевшие, как льдины,
заискрились, счастья не тая…
Девушку Карпатской Украины
приняла шахтерская семья.

С рассветом ветерок сильней
вдруг поднялся,
и смех шахтерок стал слышней
и голоса.

Не санки — фонари бренчат
наперебой:
толпа веселая девчат
спешит в забой.

Они идут, и ясен день,
ни тучки в синеве.
Как плавно самолета тень
скользнула по траве!

Девчат и в щеки и в уста
целует ветерок.
А рожь густа, а рожь густа
за кружевом дорог.

И солнце юное встает,
свой щедрый свет струя.
То не девчата, то идет
Донетчина моя.

Гремит комбайн… И мерно, неустанно
агатовый блестящий ручеек
струится, — словно силою титана
направлен вдаль его сплошной поток.

Гремит комбайн… Луч, тонкий, серебристый,
над пыльною дорогою цветет.
Ведом рукою твердой машиниста
комбайн идет уверенно вперед,

как тот, что в море жита, в блеске солнца
среди колосьев золотых плывет,
но там — зерно в автомашины льется,
здесь — в вагонетки уголек течет.

Покорный повеленью человека,
туда, где клеть напружила канат,
электровоз их полными вдоль штрека
промчит и вновь воротится назад.

Гигантский крот в земле — стальной и медный,
ток электрический в союзе с ним.
Гремит комбайн, как песня в день победный,
и угольный поток неистощим.

Как сад шумит, как пахнут ветви,
так не напишешь никогда!
Вот школьники, шахтеров дети,
идут, смеются у пруда.