Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

И в роще соловей запел, как будто вторя,
и всё поет кругом, со мною и во мне, —
и в небе облака, и розовые зори,
и сердце расцвело, как в сладком полусне.

О, пой, душа моя! Пусть сердце отдыхает —
ему такие сны безмерно дороги.
Пусть снова ветви мне приветливо кивают
и милой слышатся знакомые шаги.

Зеленый, светлый мир, я вновь тебя приемлю,
тону, как звездочка, в бездонности твоей,
что сквозь мильоны лет глядит на нашу землю,
сливая с звездами мерцание лучей.

Не играй ты мне, друг, на гитаре,
нежной песней меня не мани!
О глазах я грущу не о карих,
а о синих, как ясные дни.

И пускай моя кровь не клокочет,
а поет и томится по ней…
Пусть в глазах твоих звездные ночи, —
мне же летнее солнце родней.

Так не пой же мне песен напрасно.
Для чего же бороться с судьбой?
Ты, как южная полночь, прекрасна,
а она — это день голубой.

Не играй для меня на гитаре,—
всё равно же, тебе на беду,
только в синих глазах, а не в карих
я бескрайнее небо найду.

Мария! И синее море…
Мария! И небо весной…
С тобою шумит на просторе
вся жизнь золотою волной,

как жито колхозное в поле,
как домен огни над Донцом…
Я сердцем сливаюсь до боли
с твоим незабвенным лицом,

что солнцем сияет над взгорьем
и душу волнует мою,
как радость, как жгучее горе…
И губы губами я пью…

И песня, как птица, взлетает,
в далекие мчится края…
А сердце одно повторяет:
«Мария моя!»

Учительницу милую мою
я до сих пор с любовью вспоминаю.
Она любила школьную семью,—
задумчивая, скромная такая!
Мы с Ганною Ивановной всегда,
как с матерью добрейшей, хоть и строгой,
дружили. Даже горькая беда
не унижала страхом и тревогой
ей душу. Кроткий огонек сиял
в ее глазах. Нам отчим домом стал
тот малый школьный домик у запруды.
Учительницу век я не забуду,
я так ее любил и уважал!
Приветлива, радушна, нашей воли
не сковывала, не бранила нас,
но на ее уроках целый класс
был точно сад притихший. С нами в поле
ходила и учила край родной
любить, как солнце, как простор степной;
учила знать цветов и трав названья,
учила не губить ни гнезд, ни птиц.
Вдали играли искорки зарниц,
и скошенная рожь цвела сверканьем
жемчужных рос… Учительница, друг,
мне не забыть тебя, пока живу я!
Твой тихий взор опять зажегся вдруг
в моей душе. Чудесную, простую,
тебя, как мальву, песня сберегла:
второю матерью ты для меня была.

Вздыхает даль холодными валами,
и льется синь туда, где свет погас…
Он тут ходил, затравлен палачами,
под шум морской,
в прощанья скорбный час.

Завидовал он голубой стихии,
любил он непокорную красу
могучих волн,
бессмертный сын России, —
и здесь песок впитал его слезу…

Слезу о том, что край его желанный
пригнут неволей, что и он в ярме,
как сам народ, подобный океану,
как сам народ, закованный во тьме.

Как гений, всемогущий и крылатый,
к нам звал зарю, что видел он во мгле,
когда падут оковы и преграды
и день настанет на родной земле…

О Пушкин мой! В тумане пред глазами
твое лицо печальное встает.
Да, гений твой вознесся над веками,
ведь в нем страданье горькое твое.

Любовь к бесправным и любовь к свободе,
к ее врагам неугасимый гнев
к нам сквозь лихие ветры непогоды
донес неповторимый твой напев.

И я, поэт, сын смуглый Украины
и ученик твой с самых малых лет,
твоей душе, бессмертной и орлиной,
душою всей шлю звездный свой привет.

Ты, как живой, стоишь передо мною,
в сиянье весь, как острие меча,
целую я край твоего плаща,
что ты горячей оросил слезою.

Ты по сцене шагал — нарастая,
шаг мильонов, казалось, звучал.
Год был двадцать второй, вот тогда я
здесь впервые тебя повстречал

и услышал твой голос… Мой Харьков,
после боя свободный от пут,
восставал из разрухи и жарко
посылал нам гудками салют.