Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

Если ж странно и нежданно загорится у подруги
И темноте живого глаза озарение любви,
И, к любимому прижавшись, затрепещет, как в испуге,
И безвольным телом телу скажет робко: позови —

На призыв любви — ты знаешь — как ответит друг убогий:
Сосчитав в кармане деньги, поведет ее к углу
И, взвалив любовь с подругой на засиженные дроги,
Повезет огонь к трактиру, довезет одну золу.

И обратно, заедая утоленье нег минутных
Бутербродом, принесенным на прогулку про запас,
В парк приедут для вечерних впечатлений, сонно-мутных,
Завершения воскресных жизни будничной прикрас.

Целый день и целый вечер терпит парк позор прогулок,
Недоступно охраняя сердца девственную глушь,
И когда стихает вечер и на шумный переулок
Сон находит и уводит по домам бесцветность душ —

За заборчиком узорным, стянут красненькой каемкой,
Парк, наследье вековое, в древность узкое окно,
Смотрит горько на пустое дно зеленой чаши емкой
И вздыхает гулким вздохом веток, выросших давно.

Стынет озеро. Над озером высокая гора.
Сплошь застроены купальнями крутые берега.
Поиграл тут кто-то в домики, и брошена игра,
А игравший скрылся ловко в поднебесные луга.

Полдень в волны бросит яркий, насыщенный солнцем зной,
По купальням слышны крики, всплески, визги и смешки.
Расхрабрится и, нырнувши, проплывет пловец иной
Два аршина синей волей и назад в свои мешки.

От купален по мосточкам, разгороженным точь-в-точь,
Переходят на дорогу и с дороги прямо в сад
За решетку, в тот-то номер, день и вечер дотолочь,
Скоротать и жизнь наполнить счетом маленьких услад.

За стеной сосед пиликать будет, радуя свой слух,
Запоет внизу известный в граммофоне баритон.
Побежит студент влюбленный, ко всему суров и глух,
На зеленую скамейку увидать условный сон.

Солнце ясно на закате позолотит окна дач,
Друг за другом налезающих наверх, на склон горы;
На балкончики картежников сведет тоска-палач
Подогреть сердца пустые острым трепетом игры.

Мочь настанет, и поманит, и обманет: не любовь,
А привычка или скука свяжет пары там и здесь,
И любовники, любовницам слегка волнуя кровь,
Устыдясь луны, на окна головой мотнут: завесь!

Полый круг луны высокой все увидит с высоты:
Крыши, трубы, переулки, и вершину озарит,
Где кладбищенские дремлют, надпись высунув, кресты:
Кто, да кто, какой породы и с которых пор лежит.

Как и в жизни городили, чтобы точно знать свое,
Так и здесь решеткой прочной каждый крестик обнесен.
Жизнь в пределах протекала. Что-то кончило ее.
Должен сон и запредельный также быть определен.

Стынет озеро. Над озером высокая гора.
Сплошь застроены строеньями крутые берега.
Поиграл тут кто-то в домики, и брошена игра,
А игравший скрылся ловко в поднебесные луга.

И опять визги, лязги шарманки, шарманки,
Свистящей, хрипящей, как ветер, во мне, —
Размалеванной жизни пустые приманки,
Коса из мочалки на лысой луне.

«Маргарита», венгерка и вальс «Ожиданье»,
И вальс «Ожиданье», тоска и тоска.
Той мещанки над жизнью пустой тоскованье,
Чья радость и дело — вязанье носка.

Вот по этому парку, цветов не срывая,
Гулял, поджидал — по траве не ходить!
Золотиста коса, за цветы задевая,
Гимназиста с ума приходила сводить.

Там из досок под соснами пол настилали,
Танцевали венгерку, вертелась рука.
Целовались, клялись и подруг ревновали, —
Шарманка, шарманка, тоска и тоска!

Не хочу. Надоело. Без маски глядится
В лицо мне седая мещанская жисть.
Эй, кому травяная коса пригодится,
Дешевая краска, удалая кисть?

Изныла грудь. Измаял душу.
Все отдал, продал, подарил.
Построил дом и сам же рушу.
Всесильный — вот — поник без сил.

Глаза потухли. Глухо. Тихо.
И мир — пустая скорлупа.
А там, внизу, стооко лихо,
Вопит и плещет зверь-толпа.

«Ты наш, ты наш! Ты вскормлен нами.
Ты поднят нами из низин.
Ты вспоен нашими страстями,
Ты там не смеешь быть один!»

Как рокот дальнего прибоя,
Я слышу крики, плески рук.
И одиночество глухое
Вползает в сердце, сер паук.