Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

И потом, пригибаясь к заплатам,
Вспоминала богатую дочь.

Приходила и скромно садилась:
«Помоги мне на черные дни».

И у дочки улыбка змеилась:
«Пока можешь, червонец, звени!»

Подглядывал, высматривал и щурился глазком:
«Позвольте познакомиться, я, кажется, знаком.

Как под руку с молоденькой приятно погулять!
Теперь столоначальника желал бы повстречать.

Квартира холостяцкая, живу невдалеке,
Не будет ли браслеточка вам эта по руке?»

Лоснится, светит лысина из кучи одеял.
В углу стена закапана: лампадку доливал.

«Побудь еще, цыпленочек, быть может, зацвету.
Ты видишь, я как яблоко, в соку и во цвету».

«Ах, ноют, ноют ноженьки, вон видишь синий след
На память что подарите, ужель один браслет?»

Хозяйка убивается,
Устала от хлопот.
Покоя добивается,
Поклоны земно бьет.

«Пошли, Господь, хорошую,
Красивую собой,
Тяжелою я ношею
Придавлена Тобой.

Двух девушек гуляющих
Держала для гостей,
Хозяйству помогающих,
Питающих детей.

Давала стол и горницу
За семьдесят рублей.
Спаси, Господь, затворницу,
Нет жизни нашей злей.

Ты знаешь сам, таскаются
Пьянешеньки-пьяны.
Стучат, поют, ругаются,
Как в пасти сатаны.

Квартира никудышная
И с кухней проходной.
Тяжка мне воля вышняя -
Век маяться одной!

Которая веселая,
Та до сих пор живет.
Другая — рыба хволая,
Приманит и заснет.

Не выдержала, бедная,
Ах, тьфу ты, боже, тьфу!
Напала болесть вредная —
Повесилась в шкафу.

Теперь забота новая —
Какую подберу?
За стол и все готовое
Полсотенки беру.

Пошли, Господь, хорошую,
Красивую собой.
Тяжелою я ношею
Придавлена Тобой.

Твоею волей двинуты
И горы и моря.
Тут детски рты разинуты,
Не дай погибнуть зря!»

И молит, добивается,
Поклоны земно бьет.
Хозяйкой называется,
Сама весь дом ведет.

Неустанная дорога
Убегает без огней
От сознания до Бога
И от неба до саней.

Костенея в зимней скуке,
Мимо движутся стволы
И протягивают руки,
Пальцы путая в узлы.

В белой шапке, кривобокий,
Дом нагнулся и заснул,
И ползет огонь безокий
Из его раздутых скул.

Вот еще, другой и третий,
На коленях, в простынях,
Все уродов старых дети
С красной точкою в глазах.

Подойди, ударь в окошко —
Сонно выглянет лицо,
Замяучит жалко кошка,
Кто-то выйдет на крыльцо:

— Что ты бродишь, непутевый,
Люди спят себе давно! —
Звякнут старые засовы,
В темноте умрет окно.

И опять, не уставая,
Вверх дорога потечет,
Побежит, не убегая,
Деревянный небосвод.

На заборчиком узорным, стиснут красненькой каемкой,
Парк, наследье вековое, в древность узкое окно,
Измельчавших птиц услада, дно зеленой чаши емкой,
Парк, изрезанный дорожками, но выросший давно.

Есть еще в зеленом сердце уголки самой природы,
Где глядится глаз прохожий во всебожии глаза,
Где сплетаются любовно и любви свивают своды
Метки лиственных деревьев, липа, ива и лоза.

Есть еще святые ложа, приготовленные Богом
Для сливающейся твари с ним, друг с другом, в полноту.
Но в народе приходящем, мелкодушном и убогом
Нет стремлений, нет порывов, облечений в красоту.

Разодетые подробно, тело скрывшие нелепо,
Дважды, трижды обернувшись в неуклюжие мешки,
Взявши позы, заучивши изреченья глупых слепо,
Ходят мелкими шагами, мерят чувства на вершки.

Там с подкрашенных сурмином женских губ глядится краска,
Из-под взбитых неуклюже войлок дыбится волос,
И глазами, приученными ко лжи, дарится ласка
Слепоглазам, одуревшим от вина и папирос.

Взявшись под руки, гуляют по усыпанной дорожке,
Испещренной их следами и бумажками конфет,
И экстаз любовный цедят и впивают яд по ложке,
Оскверняя у деревьев память прежних, ярких лет.