Ринат Валиуллин - Варварство

Припарковано светило,
на солнцестоянке пусто и дорого.
Луна: фонарь и охранник
одного разлива.
Я, пепел, в ожидании «скорого»
шарю в своём кармане как карманник.

Окна расстёгнуты,
глаза вытаращены,
глотку сорвало лето.
Сколько тащись – не вытащишь
день одного цвета.
Сколько люби – не вылюбишь
до дна, до обложки женщину.
Сколько хотеть – не выхотеть
стервенную, нежнейшую.

Вместо того чтобы сотрясать тишь,
вместе с сердцем твоим в него же барабанить
без толку.
Уеду в Париж
штопать душевную рану Эйфелевой иголкой.

Нет, мне не плакать от чувств, перепаханных
крестьянами твоего безумства.
Лейтесь от поцелуевой бездны до паха
красные реки бургундского.

Я безнравственный моралист,
жутко нравится всё красивое.
На музыку кожи вашей батист
подсел, вот откуда сочится плаксивость.

– Уходите?
– Ухожу… – раскачивались ответом бёдра.
Тело моё замерло прощальной буквой,
но, сдвинувшись с точки зрения мёртвой,
выдохнуло: – Сделайте эту милость
со скоростью не света, то хотя бы звука.

Я бы вас, я бы вас, я бы вас,
я бы здесь, я бы здесь, я бы здесь
полюбил.
Это только аванс
умудрился бы в душу залезть.
Я бы завтра, сегодня, сейчас,
вы бы думать, ломаться, терзать.
Я люблю —
способен кричать,
штукатуря устами глаза.

У города насморк.
Через ноздри водосточных труб
утекает время,
озоном смердит капризирующий труп
настроения.

Он сел на больничный,
бледных стен щёки,
заморозки сердца,
в котором так много личного
среди серого.

Мосты в венах мерят давление,
гипертонии пульс,
шпиля поблекший мотив,
воткнули в туманную грусть,
как в презерватив.

Город укрыт одеялом
из пуха из дождевого,
чахоточный, дремлет.
Проведать больного
небо спустилось на землю.

Шёл человек,
головой ударяясь о небо,
ногами спотыкаясь о бег.
Он выдыхал словами —
по городу шёл поэт.

С собой разговор развязывал,
с прочими вышивался скушно.
Мигрени узор невысказанного
либо недослушанного.

Обкрадывало вниманием
прекрасное, ставшее мерзким.
Он шёл, а кругом Восстание,
выплюнутое Невским.

Солнце, надень штаны,
хватит изгаляться.
Фигура у тебя не очень,
шалишь, жёлтое сиятельство, шали —
любые солнца погибнут ночью.

Всякие мысли во сне умрут,
кошмара шприцем попадая в вену.
Страх – это тот, кого не ждут,
но боятся самозабвенно.

Ты всё ещё не оделось, солнце?
Копошишься, улыбкой смазанное,
как моя потягивающаяся любовница
с похотливым заказом.

Осуждаешь меня, бранишь,
выпуская жёлтые слюни.
Знаю я, космический шиш,
жизнь моя в твоих щупальцах.

Лампа, что ты можешь сказать.
Все твои доводы – свет
матом в миллионы ватт
в абажуре безумных планет.

Я искал в песнях смысл,
а нашёл только музыку.
Время его высосало,
выпячивая ностальгии пузико.

Перемены на то,
чтобы ничего не менять в итоге,
и свободы глоток
с глотками водки
путаешь, как любовь с шоколадом.
Не она пришла – аппетит,
вот сладкое, за твою прохладу.
Поцелуев налить?

Вытяжка моя, из ребра
музыку тебе пишу
не покладая пера.

Хочешь, подброшу?
Я сегодня на машине времени.
Где ты сейчас живёшь?
В будущем хорошем
или в прошлом его предвкушения?

Район незнакомых тел
и незавидных желаний.
Во временном заблуждении
в галактике каждый крайний,
и каждый бредит сближением.

Выходишь здесь? Замуж?..
Выходишь, как из автомобиля.
Душа моя – пляж из камушек.
Красиво же ты сорила!

Мне красноречия инфекция от Данте
досталась, чтобы ею вас достать.
Мятежен?.. Что-то есть от Команданте,
считайте, я влюблён… До ста

.. морщинных лет
вдвоём промучаемся,
счастьем обливаясь.
Нет, нам не будет скучно, если
связь не обратится в зависть
к чему-то несказанно лучшему.