Ринат Валиуллин - Варварство

…Еле выбрался, у неё больше ни минуты
для моего разочарования.
Замажь губы в поцелуев новьё
до следующего обнищания.

Слабак я?.. Скажешь, не выдержал испытание,
где счастье вот-вот накормило бы,
если бы не обстоятельства странные,

а они всегда сильнее,
не прячьтесь, гиганты,
выпячивается ваше всё,
как в глотке румяной гланды
или из-под матки млекопитающий поросёнок.

Женщина. Связь
длиной с кабельный провод,
а там равнодушное: «Слазь.
Я бы хотела с другим попробовать…»

И ты, брошенный как дитя,
из воздуха рыбой выхватывая кислород,
от а до бля, алфавитом заполняешь
оставленный без присмотра рот.

И гудки как будто паровоз въезжает в уши,
предлагая голову на рельсы под стук своих колёс,
только бы не слышать и не слушать,
только бы он увёз.

Каждый философски или оперативно отрезав,
бросит отчаяния собаке кусок души больной,
зальёт мозги и выставит вон из тела трезвость.
…Освобождённый, брёл к себе домой.

Не здоровайся и не прощайся,
знаю тебя не понаслышке.
Что ты меня преследуешь, счастье?
Как выдох оглушающая одышка.

Я не хочу быть счастливым,
не истребляй животное редкого вида – время.
Пусть утро опохмеляется кружкой пива.
Я не смогу быть счастливым,
пока несчастливо племя.

Я не могу быть злым,
даже когда доброта опускает руки,
порядочность протягивает ноги.
Какие ювелиры сделали человека золотым?
Верните ему недостаток недостатков, боги!

Алло! Мы по поручению человечины
поздравляем. Разве не в курсе?
Сегодня вы стали отъявленным негодяем,
точнее, она об этом узнала.
Пространство любви сузилось до ругани зала.
Не расстраивайтесь, с кем не случается.
Чем вы себе душу травите?
Чаем?

Сколько нужно чая, чтобы забыться,
утолить жажду чести,
которая всё ещё бычится
и чешет
самолюбие, разузоренное романтизмом.
Не растрачивайте на эмоции слюни,
нам после слизывать.

Мы, нижеподписавшиеся годяи,
так боимся этой приставки,
рукоплещем,
потяфкиваем,
как кумиру болельщики.

Суд идёт, отвернулось
общество
и собственная совесть,
каплей жирной по стеклу
одиночество.
Профнепригодность.

Море. Солнце
(кто бы на него надел тёмные очки),
ультрафиолетовое увядание.
Тёплый солёный бриз разбивает на парочки.
Мозг на пляже не играет роли
как физические данные.

Я – совращающий тебя, лето, не первый,
запыхавшийся старатель,
еду за отупением,
за песка полной кровати,
так много людей в одной постели,
голые, любвеобильные,
способны ли ещё о чём-то мечтать, запараллелив
извилины

полиэтиленовым пакетом?
Корчилось, шуршало море,
мельчала лодка, расширяя даль.
Вопросам-близнецам цинично вторил
ЛЮБЛЮ, на твой уставив свой овал.
На море так легко любить
и расходиться так красиво.
Закаты… Солнце всё в крови
в бассейне слёз тонуло, стыдно
кого-нибудь не полюбить у моря,
в него войти не то, что в реку,
количество не оговорено.
Войди – и выйдешь человеком.

Негодяй в сердце?
Кровопровод неисправен.
Вызовите сантехника.
Жижа отравленных вен
уже поднялась до верхнего

уровня падения духом,
угрызения по Достоевскому.
Вантузом рыщет ухо
в поисках ласки,
но адамово всякому евскому.

Как она ненасытна,
до самой ненависти изъест,
обглоданная попытка
любви… Облетевшей лес.

Доживу ли я до утра?
Как знать.
Только солнечная муштра:
здрасьте.
День опять без меня не смог —
разбудил,
оторвав души сонно' клок —
часы.
Целует глаз кромешный свет,
он так и лезет.
Жизнь обострилась с ним в родстве,
как лезвие.
Осенний душ сухих стихов
от древесины.
Я не считал её творцом,
хотя и сильно
румянцем вымощен бульвар
и солнцем падшим.
Нога шуршала о сентябрь
победным маршем.

Перекрестились улицы в моём сознании,
стало религией то, что было зданием,
то, что целовали с таким упорством,
протягивая не руки, но горсти,

убеждая не себя надеждой, но многих
в марафоне мыслей коротконогих.
И сам склонился к его величию,
города – не люди, они практичнее.