Евгений Евтушенко - Катер связи

Но, быть может, ты на счастье

из веснушек состоишь?

По замасленной Зацепе

пахнет пивом от ларька,

и, как павы, из-за церкви

выплывают облака.

И, пожаром угрожая

этажам и гаражам,

ты проходишь, вся рыжая,

поражая горожан.

Пусть он столько наковеркал —

так и светятся в лучах

и веснушки на коленках,

и веснушки на плечах.

Поглядите — перед вами,

словно капельки зари,

две веснушки под бровями

с золотинками внутри.

И рыжа и непослушна

в суматохе городской

распушенная веснушка

над летящей головой!

134

ОНА

Она?

Не может быть, чтобы она...

Но нет, —

она!

Нет, —

не она!

Как странно

с ней говорить учтиво и пространно,

упоминая чьи-то имена,

касаться мимоходом общих тем

и вместе возмущаться чем-то искренне,

поверхностно шутить,

а между тем

следить за нею,

но не прямо —

искоса.

Сменилась ее толстая коса

прическою с продуманной чудинкою,

и на руке —

продуманность кольца,

где было только пятнышко чернильное.

Передает привет моим друзьям.

Передаю привет ее подругам.

Продуманна во всем.

135

Да я и сам,

ей помогая,

тщательно продуман.

Прощаемся.

Ссылаемся

(зачем?)

на дел каких-то неотложных важность.

Ее ладони неживую влажность

я чувствую в руке.

Ну, а затем

расходимся...

Ни я

и ни она

не обернемся.

Мы друзья.

Мы квиты.

Но ей, как мне, наверно, мысль

страшна,

что, может, в нас еще не все убито.

И так же,

чтоб друг друга пощадить,

при новой встрече в этом веке сложном

мы сможем поболтать и пошутить

и снова разойтись...

А вдруг не сможем?!

136

ТВОЯ РУКА

Ты гордая.

Ты смотришь независимо.

Твои слова надменны и жестки.

И женщины всегда глядят завистливо,

как хмуро сводишь брови по-мужски.

А у тебя такая маленькая рука

с царапинками,

с жилками прозрачными,

как будто бы участия просящими...

Она,

твоя рука,

хрупка-хрупка.

Я эту руку взял однажды в грубую,

не слишком размышлявшую мою

и ощутил всю твою робость грустную —

и вдруг подумал,

что помочь могу.

Помог ли я?

Я слишком в жизни жадничал...

На сплетниц ты глядела свысока

среди слушков и слухов,

больно жалящих...

А у тебя такая маленькая рука...

Я уезжал куда-то в страны дальние,

137

грустя

сказать по правде —

лишь слегка,

и оставлял тебе твои страдания...

А у тебя такая маленькая рука...

Я возвращался...

Снова делал глупости

и буду делать их наверняка

в какой-то странной беспощадной лютости...

А у тебя такая маленькая рука...

И ненависть к себе невыносимая

гнетет меня,

угрюма и тяжка.

Мне страшно.

Все надеюсь я —

ты сильная.

А у тебя такая маленькая рука...

138

Любимая, больно,

любимая, больно!

Все это не бой,

а какая-то бойня.

Неужто мы оба

испиты,

испеты?

Куда я и с кем я?

Куда ты и с кем ты?

Сначала ты мстила.

Тебе это льстило.

И мстил я ответно

за то, что ты мстила,

и мстила ты снова,

и кто-то, проклятый,

дыша леденящею смертной прохладой,

глядел,

наслаледаясь, с улыбкой змеиной

на замкнутый круг этой мести взаимной.

Но стану твердить —

и не будет иного! —

что ты невиновна,

ни в чем не виновна.

Но стану кричать я повсюду, повсюду,

139

что ты неподсудна,

ни в чем не подсудна.

Тебя я во всем

осеню в твои беды

и лягу мостом

через все твои бездны...

140

ЗРЕЛОСТЬ ЛЮБВИ?

Значит, «зрелость любви»?

Это что ж?

Вот я сжался,

я жду.

Ты идешь.

Встреча взглядов!!

Должен быть вздрог!

Но — покой...

Как удар под вздох!

Встреча пальцев!!!

Должен быть взрыв!

Но — покой...

Я бегу, чуть не взвыв.

Значит, все —

для тебя и меня?

Значит, пепел —

зрелость огня?

Значит, зрелость любви —

просто родственность,

да и то —

еще в лучшем случае?

Это кто ж над нами юродствует,

усмехаясь усмешкой злючею?

141

ИЗ ЦИКЛА

«ИТАЛЬЯНСКАЯ ИТАЛИЯ»

III

РИТМЫ РИМА

Вставайте,

гигантским будильником Рим тарахтит у виска.

Взбивайте

шипящую пену пушистым хвостом помазка.

И — к Риму!

Отдайтесь рассветному стуку его башмаков,

молотков

и крику

молочниц, газетчиков, пекарей, зеленщиков.

Монашки,

хрустя белокрыльем крахмальным, гуськом семенят.

Медяшки

в их глиняных кружках, взывая к прохожим,

звенят.