Лариса Миллер - Четверг пока необитаем

Ничего не хочу понимать —

Лишь любить безрассудно и слепо,

Обнимать, обнимать, обнимать

Мир, в котором всё крайне нелепо,

Мир безумный, чужой и родной,

Тот, который давно населяю

И в котором строкой хоть одной

Хоть в кого-то надежду вселяю.

Я в комнате, парящей над Москвой.

Я в комнате, над городом парящей.

И рядом ты, под утро чутко спящий.

Мне нужен каждый вдох и выдох твой.

В окне, не нарушая снов твоих,

Один весенний лучик на двоих.

Там так много любви, там так много любви и заботы.

Мнится мне – наблюдают родные за нами с небес.

Там им ведомо всё: и провалы все наши, и взлёты.

Они мысленно с нами, и мы им нужны позарез.

О, как мне дорога бестелесная эта защита.

Как любовь бестелесная мне дорога и нужна.

И душа моя им – столь далёким и близким – открыта.

Если б только я прежде была с ними так же нежна!

Да вот же будущее, вот.

Оно сегодня зародилось.

Смотри, как небо нарядилось.

Смотри, как много талых вод.

Какой подъём! Какая страсть!

Чреват грядущим день весенний,

И я, не помня опасений,

Стремлюсь в грядущее попасть.

Проснулась – и надо же – всё впереди,

Опять впереди, будто я малолетка

И мама прижмёт меня нежно к груди

И скажет, смеясь: «Обними меня, детка».

Проснулась, и надо же – ждут меня, ждут

Подарки. А я их люблю, как все дети,

И мне предстоит упоительный труд

Развязывать свёртки нарядные эти.

А тогда, на начальном этапе,

Рисовала я солнце на папе,

А вернее, на снимке его.

Я не знала о нём ничего.

Лишь одно – его мина убила.

Но так сильно я папу любила —

Рисовала на нём без конца.

Вышло солнышко вместо лица.

Мне надо срочно исправляться,

От слов любимых избавляться,

Таких, как «птицы» и «лучи».

Я говорю себе: «Молчи».

Но птица, что глазком косила,

Напомнить о себе просила,

И луч весенний поперёк

Моей страницы взял и лёг.

Болела моя детская душа:

Я утопила в море голыша,

Случайно утопила в бурном море.

Насмарку лето. Ведь такое горе.

Купили паровозик заводной,

Но нужен был единственный, родной

Голыш – нелепый бантик на макушке.

А жизнь, как оказалось, не игрушки.

И сверху свет, и от ручьёв подсветка,

И в воздухе весёлая монетка —

Орёл и решка, решка и орёл.

Уже подснежник, говорят, расцвёл,

Пылят серёжки на весенней ветке,

И хороши все стороны монетки.

Воды вешние. Белая пена.

И сюжет ускользает из плена,

Плена следствий и плена причин.

Намечается новый зачин,

Смыта водами прежняя веха.

Ясный замысел только помеха.

Можешь выбрать и это и то.

Хоть взлети. Не мешает никто.

А бывает, что так вдруг захочется к маме,

А она далеко – за горами, долами,

До которых идти надо тысячу лет.

Или дальше ещё, но и там её нет.

Что же делать? Заснуть. И, быть может, быть может,

Мама тонкую кисть на плечо мне положит.

Но я-то ведь знаю, что счастье и горе – двойняшки.

Они друг без друга не могут. Они – близнецы.

Сегодня поют обалдевшие вешние пташки,

А завтра, а завтра из гнёзд будут падать птенцы.

И будут затоптаны их разноцветные перья.

Так как же нам быть? Строить планы, влюбляться, рожать,

Всему вопреки не теряя надежды, доверья,

Я жить собираюсь, и нечего мне угрожать.

А я, живя в неласковой стране,

Стремлюсь играть на ласковой струне,

На той, что хоть немного украшает

Сей мир и впасть в отчаянье мешает.

Стараюсь убедить, что даже тут