Андрей Вознесенский: Ямбы и блямбы

Чужие берега –
чужие берега,
чужие берега,
отныне
вы стали навсегда,
чужие берега, –
родными.

Смех без причины –
признак дурачины.
Ещё водочки под кебаб!
Мы – эмансипированные мужчины
без баб.

Часы с вынутою пружиной –
возлежит на тарелке краб.
Тезаурусные мужчины,
мы – без баб.

Слово «безбабье» – ещё в тумане
обретёт суммарно масштаб.
Беседуют же с Богом мусульмане
без баб?

Вот Валера, дилер из Саратова,
с детства несколько косолап,
кто бы знал об его косолапости
без баб?

Или баба – глава издательства.
Получается групп-издат.
И поборы, и издевательства.
Как на лошадь надеть пиджак.

Без болтливости, что не вынести,
без капканчиков вечных «кап-кап» –
без покровительской порно-невинности,
без баб.

Без талантливого придыхания,
без словарного курабье,
дыроколы пока отдыхают
без «б».
Устаёшь от семейной прозы.
Мы беспечны, как семечек лузг.
Без вранья люксембургской Розы –
люкс!

Сжаты в «зебрах» ночные трещины,
достигается беспредел.
Наша жизнь – безрадостиженщина.
Нам без разницы, кто сгорел.

Рядом столик из разносолов –
стольник шефу от поп, сосков,
от восьми длинноногих тёлок
без мужиков.

«На абордаж!» – пронеслось над пабом.
Все рванули на абордаж.
И стол, принадлежавший бабам, –
ножки вверх! – полетел на наш.

И пошло: визг, фуражки крабьи,
зубы на пол, как монпансье…
(Мой котёночек! Ты – мой храбрый!..
Уберите с меня свои грабли!)
Бьют швейцара из ФСБ.
Так накрылась идея безбабья.
Точно клякса под пресс-папье.

Я бездарно иду домой:
все одежды мои развешаны.
Пахнет женщиной распорядок мой.
И стихи мои пахнут женщиной.

Будто в небе открылась брешина.
И мораль, ни фига себе:
«В каждой бабе ищите Женщину!»
Но без «б».

Бог наполнил Библию
страшными вещами,
варианты гибели
людям возвещая.

Это продолжалось
болью безответной –
беззаветной жалостью
Нового Завета.

Зависти реликтовые
после отзовутся
завистью религий,
войн и революций.

Вечностью застукана,
тлением оставлена,
вещая преступность
Ленина и Сталина.

Попискивает комарик,
плывёт в Новый год кровать.
Оставив меня кемарить,
пошёл мой Секс погулять.

По барам, местам приватным,
по бабам, что станут «экс».
Пугая экспроприаторов,
пошёл погулять мой Секс.

По-гоголевски про нос он,
пел песенку, муча плебс,
с невыветрившимся прононсом,
как будто Григорий Лепс.

Перекликаясь саксами,
собой друг друга дразня,
с четвероногими сексами
прогуливаются друзья.

На набережной Стикса
фонари принимают душ.
Тень от моего Секса
доходит до Мулен Руж!

Такая страшная сила
меня по миру несла –
сублимированная Россия,
Евангелие от Козла.

Рождаясь и подыхая,
качающийся, вознесён
с тобой на одном дыхании
кончающий стадион.

В год Новый – былые выгоды.
За выдохом следует вдох.
Из жизни, увы, нет выхода.
И женщина – только вход.

Расстреливающий осекся.
Расстреливаемому – под зад.
Вы видели моего Рекса?
На место, мой Рекс,
назад!

Ты чувствуешь, как расправляется
лицо, уставшее от fucking?
Так утром снова распрямляются
дождём побитые фиалки.

Пей отраву, ешь «ризотто»,
но последняя строка –
линиею горизонта
будет жить наверняка!

Рука, спасибо за науку!
Став мне рукой,
ты, точно сука, одноуха,
болтаешься вниз головой…

Собаки – это человечье,
плюс – animal.
Мы в церкви держим в левой свечи,
чтоб Бог нас лучше понимал.

А людям без стыда и чести
понять помог
мой аргумент мужского жеста,
напрягшегося, как курок.

Ты с женщинами непосредственно
вела себя.
Ты охраняешь область сердца, –
боль начинается с тебя.