Андрей Вознесенский - Ямбы и блямбы

И женщина (как Бонапарт, треух
не снявший после краха трафальгарского)
смирила зал. И я добавил вслух:
«Ты – триумфаторка!»

Ты триумфально собрала
круг, согревавший руки, точно муфта.
Организаторша тепла,
мы люди твоего «Триумфа».

Анализируя, мы связь разрубим
меж вечно женственным
и высочайшим честолюбием
самопожертвования.

«Триумф» – мужчина, не дитя.
Вне окрика и всяких сплетен
он может сам спасти себя,
Ромео семнадцатилетний.

Когда же подошёл наш край,
сказала ты без слёз со стонами:
«Гуляй,
поэт, на все четыре стороны!»

Вновь запретят иль в кухню возвратят?
Тебе чужда идея фартука.
Скажу, как и 17 лет назад:
Ты – триумфаторка!

Мне фатерланд – свобода для пера.
Я расстегну свой воротник – для топора.
Жизнь хороша без фальши и без патоки.
Прости меня. Но время – страшный фактор.
И никогда я не был триумфатор
для триумфаторки!

Там, где воздух целебен
без палящего зноя,
состоялся молебен,
где молящихся – двое.

Я от этой молитвы
помню самое малое:
липа белая
лифтом
к небесам подымалась.

Далеко-далеко,
где Шарло де Лакло
зачитался «Опасными связями».

Далеко-далеко,
там, где стиль арт-деко
сочетался с этрусскими вазами.

Далеко-далеко,
где туман – молоко
под лиловыми русскими вязами…
Где моя Медико?
В холодящем трико,
босоножки с грузинскими стразами?

Далеко? Ого-го!
На служебном арго:
ты с наркотиками повязана.

Если нету Клико,
коньячку полкило –
за успех всенародный и кассовый!

Не легко? Не легко.
Что на сердце легло,
никому никогда не рассказывай.

Свист шоссе – как лассо
над моей головой.
Тбилисо, Тбилисо,
огневой, пулевой!

Мчались горы в огнях,
как лотки с курагой.
Ты мне губы впотьмах
оцарапал серьгой.

Как срываются вниз
водопады, звеня.
Ты девчонкой повис
на груди у меня.

Но стучит далеко
к колесу колесо:
Медико, Медико…
Тбилисо, Тбилисо…

Что делать с палиндромом?
Пока неясно.
На наши полудрёмы
народ смеялся.

Кто и зачем их в душу
народа вытряхнул?
И где на шубу Бушу
найдётся выхухоль?

С ними, будь неладен,
Усама Бен Ладен.

Теряя запонки,
летим по крышам.
Мы – прыгуны, derp jumping,
мы, прыгая, всё слышим.
В зелёных, синих, карих
сохраняйте something.
Наш Новый год – очкарик
с поправкой на derp jumping.

Потомки Мика Джаггера,
таинственней, чем РУОП,
мы веруем в derp jumping
по имени «любовь».

С улыбочкою горькою
мы представляем visual:
колёсные восьмёрки,
в которых чудом выжили.

Но грустный Чарли Чаплин
новою весной
вас пригласит в derp jumping
2008-й.

Как Маяковский страдал болезненно,
что фининспектора недорезали.
Моя поэзия – дельфин-инспектор
и спектр радужный над волнорезами.

По-английски море – си.
Гал – по-русски «чайка».
Это всё перевести
трудно чрезвычайно.
Над морем мчатся две сигалки,
как будто белые сигарки.

Рейс Лондон – Тулуза.
To what?

– Мадам, вы никогда не были в Тулузе?
– Скузи, в Тулузе одних полицейских полтысячи.
Без «узи». Тулуза – как Тула для бывшего Советского
Союза.
«Ту луз» по-английски значит «терять».
Собор. Бары. Театр.
– Мадам, вы одна, без мужа?
– Почему же? Мой муж в своем банке в Луизиане.
– Вы, значит, россиянка? И Тузик ваш в клетке.
Багажный отсек. Фром Раша уиз лав.
– Приукрашена? Нет прав? – И сразу лезет под юбку.
О нравы! – Вы правы.
– Значит, вы – русская.
Солнце тусклое. Улицы узкие.

Сидела бы дома, семечки лузгая.
Тулуза – лужа, провинциальный городишко.
В ту лузу, откуда мы все, народившиеся.