Андрей Вознесенский - Ямбы и блямбы

Во мне живёт непостижимый свет.
Кишки проверил – батареек нет.
Зверёк безумья въелся в мой скелет.

Поэт внутри безумен, не извне…
Во сне
я вижу храмовый проект
в Захарове. Оторопел
автопортретный парапет…
Спасибо Алексу Сосне за помощь.
Дай осуществить проект,
чтоб искупить вину греховных лет!..

Я выбегаю на проспект.
На свет
летят ночные бабочки: «Привет!»
Мне мент
орёт: «Переключайте свет!»
Народ
духовный делает минет.
Скинхед
пугает сходством с ламою-далай.
Мне, Господи, ещё лет десять дай
транслировать Тебя сквозь наш раздрай!

Поэту Кисти ты ответил «нет».
Другой был, как Любимов, юн и сед,
дружил с Блаватской, гений, разгильдяй.
Поэт внутри безумен, не вовне –
в занудно-шизанутой стороне,
где даже хлеб мы называем «бред».
Дух падших листьев – как «Martini Dry».

Уехать бы с тобою на Валдай!
Там, где Башмет играет на сосне.
У красных листьев
запах каберне.

Люблю Арбат, набитый, как трамвай,
проспекта посиневшее яйцо.
Люблю, когда Ты дышишь горячо.
Мне, Господи, ещё лет десять дай!

Какой ты будешь через десять лет,
Россия, с отключённым светом край?
Кто победит – Господь или кастет?
Мне, Господи, ещё лет десять дай!

Вдруг пригодится мой
никчёмный свет,
взвив к небу купол,
где сейчас сарай…
Безумье жить. За десять лет почти
безумье мысли может нас спасти.
Меня от слова не освободи –
хотя бы десять лет дай, Господи.

Бомжам с полуистёртой кожей
я, вместо Бога, на халяву,
воздвигну белый храм, похожий
на инвалидную коляску.
В нём прихожане нехорошие,
одни убогие и воры.
Их белоснежные колёса
станут колёсами обзора.
Шиповники бубенчиковые
сквозь ноты литургии лезли.
Я попрошу Гребенщикова
петь популярнее. Как Пресли.
И может, Бог хромую лярву
возьмёт к себе в свои пределы
из инвалидного футляра,
как балерину – «Рафаэлло».
А сам Господь в морях манивших
шёл с посохом, как будто посуху,
и храм стригущею машинкой
шёл, оставляя в рясах просеку.
В этой просеке паривший
стал ангелом не Элвис Пресли,
а Брэдбери, как папа римский,
катящий в инвалидном кресле.

Русская немощь
мчится к коллапсу.
Русская немочка
катит коляску.

Лузгаем семечки.
Как ты устала,
русская немочка
из Казахстана.

Вся эта хевря
оплачена в евро –
эти убожества сентиментальные –
прачки, уборщики,
подметальщицы.

Марик из Марфино,
Принц из Стамбула,
русская мафия
немцев обула.
Ваши луддиты – все голубые.
Наши бандиты женщин любили.
Как на Владимирском
лесоповале
водкой блондиночку запивали!..
На фотографии лик её страшен,
русская мафия, мафия рашн.

Послала всех на фиг
из тёплых кальсон
русская мафия
с человечным лицом.

Узкие валютные воткните
запонки,
русской революции
берегитесь, западники.

Научные товарищи, налить
по рюмке!
Научим разговаривать
всех по-русски.

Десятиклассницы
на Пикадилли…
«Класс! Мы в школе
вас проходили».

Годы проходят, лучшие годы,
лучшие кодлы нашей свободы.

Ах, наша юность! Ах, Голден Палас!
Что-то аукнулось, что-то осталось.
Ах, Голден Парус, ах, Голден Палас!
Как нетопырь оттопыренный палец.

Золото Голден, молодо Голден,
кто не угоден, значит, не Голден.
Годен не Голден, годен? –
не Голден.
Мы в Новый год
просыпаемся в полдень.

Пусть продолжается
праздник Господень.
Сильных – на подиум!
Ты ж не бездарный певец
подворотен,
ты – всенароденен,
как греческий ордер.
Хватит.
Лежи, неприлично свободен,
как к голой попе
привинченный орден.

Мы были самыми крайними
и в молодости, и в старости.
Светились разными гранями.
Это осталось в статусе.

Цигарки самосадные…
Мечтавши о «Тойоте»,
мы были самые-самые –
и это в нас остаётся.

Мы божьи эксперименты.
Сам Бог – занят.
У него саммит.
Пусть наши бабы-легенды
расскажут про нашу самость.