Андрей Вознесенский - Ямбы и блямбы

Красит, извините, мрак,
давши стольких суперстаров,
сам звезда в зените – Марк
Анатольевич Захаров.

Друг – нужней, чем контрамарка,
жизнь – зависит от кармана,
но в Евангелии от Марка –
его карма, карма, карма.

Любо, братцы, любо!
Люди главного хотят –
с Чайкой выпить бы
чайку бы,
отмечая 60!

Мир устал от «черезвычаек»!
Стало мало честных чаек.
Без утайки сдвинем чарки
за успех полёта Чайки!

В Николаеве есть святые,
оснащенные Божьей чакрой.
Николаевскую Россию
пойму снова через Чайку!

Я брожу в твоей рубашке,
из меня растут цветы.
Отовсюду улыбаешься
недосказанная Ты.

Мы пьяные после дожора.
Уложена лунной плитой,
бежит вдоль забора дорожка,
проложенная Тобой.

Роса, как китайские ложки,
цветы нагибает, светясь.
Останутся ножки да рожки
от тех, кто гуляет сейчас.
Неведомый автор дорожки,
ты думала ли о нас?

Уж выскользнет осторожно,
как зеркальце для бритья,
бежит вдоль забора дорожка
бытия и небытия.

Умер Вегин. Теперь – Ткаченко.
Эх, тачанка моя ростовчанка!
Кукурузина без початка.
Смертью брошена мне перчатка.
Жизнь – роскошная опечатка.

Нынче комплекс Эдипа
других пострашней.
Мы живём посреди
параллельных людей.
Параллельные судьи
сидят в париках,
параллельные судьбы
сминают в руках.
Параллельный Вертинскому
идиот
в непроветренном диске
чего-то поёт.
Параллельные банды
жгут машины, дымясь.
Параллельные бабы
ложатся под нас.

Скажу про парашют,
неизвестный досель,
явился к нам шуточный
параселинг.
Как привязанный
крепкой нитью
кусок мяса вытаскивают
хитроумные пацаны
из пасти собаки,
проглотившей его, –
так тащит парашют привязанного
пленника.
Надоел затасканный партикуляр.
Жизнь поэта – это
перпендикуляр.

США Ткаченко, Шуринда, Сашка –
в море брошенный вверх тормашками,
ты хватаешь звезду, что плавала,
и рычишь, как собака Павлова…

Ну зачем ты ночами снишься?
Надоела новая ниша?
Что мастыришь руками прогнившими?
И зачем тебе греческий профиль?
Как невинна слеза чеченки?
Над Москвою плывёшь зачем-то?
Зачем свою жизнь ты прожил?
Зачем мы живём, Ткаченко?

Это было беспрецедентно –
он явился ко мне студентом.
Караим. Футболист. Защитник.
Симферопольских смут зачинщик.
«Мне плевать на ваши исканья!
Я же не монумент из камня!»
Но стихи его излучали
караимскую карму печали.

Скоро стал он моим дружбаном.
Прилипал ко мне листом банным.
Сколько девок кадрили мы в Ялте!
В век безденежья жили ярко.
Сколько утречком мы протопали
к твоей матери в Симферополе!
Мы искали дорогу к храму.
Все дороги ведут непрямо.
Нету храма. Одни химеры.
Караимская карма веры.

Коренастый, почти квадратный,
ненавидел подплечики ватные.
Когда в галстуке – был мужланист,
но в халате хорош, поганец!
Гений секса, он постепенно
стал генсеком русского ПЕНа,
эпицентром культурной пены,
вместе с Битовым, президентом,
отсудил нам апартаменты –
нынче это непредставимо.

Есть в маразме своя харизма.
Веры разные – разные ризы.
Не заимствовать – вы обещали! –
караимскую карму печали.
Жизнь без кармы – банк без бухгалтера,
салат без перца или без краба.
Зубоскальная, без ласкания,
жизнь – Кармен иль Грета Гарбо.

Что такое смысл караизма?
Он двоякий, как коромысло.
Караим – это крик «Горим!»
с утверждением: «Караим!».
Корни Крыма кричат из тьмы:
«Караимы мы, караимы мы!»
Караимы жили богато,
как буржуй на красном плакате.
Пробавлялись все кораблями.
Население прибавлялось.
И, достигши своих высот,
опустилось до 800.

…Я видал их во рву в Симферополе,
там, где немцы евреев гробили.
Попадались и караимы.
Сашка, бледный, стоял над ними.
Русский парень жалел о целости,
сняв с костей золотые челюсти.
И величественная, немыслимая,
словно связка «любовь – морковь»,
украинская и караимская
в США Ткаченко взметнулась кровь!
Облака проплывали мимо –
караимы мы, караимы.