Где однотонною струною
Звенела вечная печаль,
Сегодня радостью живою
Горит, зарею рдеет даль.
Стучит в седые камни Львова
Шаг молодецкий. Всюду взлет
Ширококрылых птиц багровых,
И мчатся молнии вперед.
И не вражду, а братство дали
Солдаты армии родной…
Труда и мира дни настали,
Земля цветет в красе иной!
1939
223–224. В АЗЕРБАЙДЖАНЕ
© Перевод С. Спасский
Посвящается азербайджанским друзьям-поэтам, которые по давней традиции и по велению собственного сердца взяли себе как излюбленные образы — перелетных журавлей и вешние фиалки.
Над древним Каспием в голубизне — взгляни —
Возносится гигант с простертою рукою, —
Из тех богатырей, что строят наши дни.
Он полон был всегда живого непокоя,
И только вверх всегда вела его тропа, —
Обязан Партии он славою такою.
Он солнце нес туда, где ночь была слепа,
Со словом дело слил он волею единой
В подобье строгого дорийского столпа.
Недаром с юных лет вступил он в полк орлиный:
Он знал, что слабый шаг преступным может стать,
Что может стать мечта великих дел причиной.
Он сплачивал людей в одну большую рать,
Своею смелостью готов был сдвинуть горы,
И волнам Каспия всегда о нем звучать.
Смотрю — внизу Баку раскинулись просторы,
Былой и новый век связались тут в одно,—
Так старость с юностью сплели Софокла хоры.
Огнепоклонники молились здесь давно,
И вот мы входим в храм, чье древнее строенье
Всё вышек нефтяных толпой окружено.
Как предков-мастеров нам дорого уменье!
Ты, пахарь, ты, рыбак, каменотес, певец,
Вы поняли бы все сегодня, без сомненья.
Что счастья своего сам человек — творец,
Что горы и моря склонились перед нами,
Что каждый среди нас — за лучший мир боец.
Мы все за Лениным, сильны его словами,
Вершинами идем, чуждаемся низин,
Вслед яснокрылому крылаты стали сами…
Друзья! Свои слова вам Украины сын
Несет как скромный дар, взращенный Украиной.
Вот вам — фиалки цвет из киевских долин,
С лугов страны моей — вам голос журавлиный!
2. НИЗАМИ [23] Из вступления к поэме «Лейли и Меджнун» великого азербайджанского поэта Низами Ганджеви (1141–1203) видно, как стремился он писать на родном языке, но этому воспрепятствовала воля персидского шаха.
На грани двух эпох в прошедшие века
Петрарка, строгий Дант — латыни круг прорвали.
Народной речи вдруг прихлынула река
В Италии, поя равнин зеленых дали.
Так мудрый Низами хотел златую сеть,
Что песни оплела, крылом порвать без страха,
Чтоб братьев окликать, по-братски людям петь, —
Но путь загородил приказ жестокий шаха.
Счастливые года настали наяву,
Свободным стал теперь азербайджанский гений…
Так лебедь, чуть весна расплещет синеву,
Скользит родной водой, не зная опасений.
1939
225–226. ИЗ ЦИКЛА «РЫБАЦКИЕ СОНЕТЫ»
© Перевод А. Чивилихин
Я вспоминаю вечера зимою,
Узор мороза на стекле окна,
Безмолвный сад, где снег и тишина,
И взрослых разговоры меж собою.
Рыбацкий опыт темою живою
Был для бесед, что длились допоздна.
И так мечталось: «О, когда б весна
Настала завтра — с утренней зарею!»
В беседы эти редко я — малыш —
Вставлял словцо про пруд и про камыш,
Про хитрую плотичку или щуку.
Давно уж братья померли мои
И кум Денис, надежный друг семьи,
Но им навек спасибо за науку!
Что сделаешь? В ходу еще немало
Рыбацких и охотничьих примет,
Еще проник не всюду знаний свет,
Где суеверье сети расставляло.
Вот и сейчас: косынка замелькала
На огороде, словно маков цвет.
Свернем с дороги — здесь идти не след,
Не повезло нам с самого начала!
Идет навстречу… К речке за водой…
Из-под косынки локон золотой
Игриво вьется… Ну, беда, ей-богу!
Другой дорогой надо бы идти!
Пустую торбу рыбаку нести,
Коль перешла красавица дорогу!
1939–1940 Ирпень — Киев
227–228. ИЗ ОХОТНИЧЬЕЙ СЮИТЫ
Читать дальше