В русых косах — мята-рута…
Веря снам и соловью,
Я чужую свадьбу чью-то
Повстречаю, как свою…
В долинах персики цветут,
Но снова снег в горах;
Дельфиньи морды там и тут
На вспененных волнах.
И солнце льется, как поток,
Сквозь сумрак площадей,
И ручейки шумят у ног
Смеющихся людей,
И вновь мерещишься ты мне —
Сквозь небо и туман
В любезной сердцу стороне,
Где киевский каштан.
Он почки, как уста, раскрыл —
И кровь его шумит…
А я письма не получил,
Тобою позабыт!..
III. ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ
1
Я десять лет не видел Аю-Дага [21] Аю-Даг — «Медведь-гора» близ Гурзуфа. Некоторое сходство с медведем, пьющим воду из моря, в ней действительно есть. Существует и соответствующая легенда.
И снова встретил. В дымке облаков
Он пил из моря, — так века веков.
И та же самая валов отвага,
И та же древняя, как вечность, сага
Шумела здесь, у моря, средь песков,
Когда Мицкевич силою стихов
Глушил в себе печаль сердечных тягот.
И вот мне показалось, — шутки прочь! —
Что десять лет былых — одна лишь ночь,
Что с Аю-Дагом я не разлучался,
Что то был сон, — и каменный медведь,
Сумевший среди моря замереть,
Владимирскою горкой показался.
2
Моря в солнечных искрах
Ветру не потушить,
И зарниц его быстрых
В строфы не заключить.
Сказка… И золотая
Рыбка молвила так,
Чешуею сверкая:
«Чего хочешь, рыбак?»
3
Мне Крыма берега милы,
Как другом, восторгаюсь Крымом
И всё зову его любимым,
Не ждя за рифмы похвалы.
Пусть ясный день или туманный,
Пусть тучи по небу плывут,
Пусть мачту злые ветры рвут,
Пусть вечер — тихий и желанный, —
Он нам родной, он дорог нам
Могучим, красочным разливом,
И шумом улицы счастливым,
И чайкой, близкою к волнам.
И жаль, что средь необычайной
Красы, какой пленялись вы,
Певец Москвы, певец Литвы,
Тарас, ты не был, хоть случайно!
4
Невозмутимый сын украинской долины,
Тебе привет и честь несу я, «Взлет орлиный»! [22] «Орлиный взлет» — крутая скала неподалеку от вершины Ай-Петри, откуда открывается один из лучших крымских видов.
Ты улыбаешься: дрожал средь облаков
Я на твоем краю, что вправду для орлов…
И даже слово край не к месту, хоть почтенно:
Я не был на краю, признаться откровенно…
И всё ж благодарю за сосны в вышине,
За села, в дружеском согретые огне,
За синеву лесов, за ветви черных буков,
За ветер, веющий волнами нежных звуков,
За синь подснежников, за блеск иглистых трав,
За кружевную даль, как вышитый рукав,
И… даже и за то, — друзья, прошу прощенья! —
Что гнулись у меня от страха там колени.
IV. ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ
1
Там, в саду, листва густая
И разумный соловей.
Как артист, свой голос зная,
Вот запел он, — огневая
Льется песня меж ветвей.
Притаился я в покое
И слежу за ним тайком:
Он поет… Но что такое?
А! Смотри! Уже их двое
Залились в кусте густом!
2
Стал легкомыслен я: пишу хореи
Про соловьев (от них схожу с ума),
Читать согласен Дориана Грея,
Не отказался б даже от Дюма,
Купил себе цветную тюбетейку
И только трость случайно не купил…
Знать, ты меня, лукавый соловейка,
В курортного гуляку превратил!
3
Звук флейты слышен на лужке:
Тиу, тиу, люлю.
Висячий мостик на реке,
Подобной хрусталю.
По мостику она идет —
Я так ее люблю,
Она ж не любит… Я — не в счет! —
Тиу, тиу, люлю.
А мостик узок и высок,
И далеко земля…
И отзывается смычок:
Тили, тили, ляля!
1
Сквозь прогнившую листву подснежник
Тоненьким пробился стебельком.
От весны и трав чудесных, вешних,
С болью вспоминаешь о былом.
Ну, конечно, тяжело в разлуке
С жизнью, рвущейся вперед и ввысь.
Почки, погляди, на старом буке
До самозабвенья налились.
Снова он покроется листвою,
Лишь просторы лето обовьет, —
И над павшею листвой, весною,
Вновь подснежник синий расцветет.
Читать дальше