Вероника Долина - Цветной бульвар

Таких, как я, —
любовь низкочастотна.
Не говори, что это только китч…
Всегда любила старика Хичкока.
А он – меня.
Мой психо-птице-Хич.

Сегодня вот ведь что
со мной случилось…
Вы знаете, я музыке училась?
Училась, да, ну, правда,
Уж давно…
Я за руку держалась
Няньки старой.
Так после обнималась я с гитарой,
как в те года мы с нею – у кино…

Что за кино,
Вы, кажется, спросили?
Да у кино, у нашей у России…
Такое у фонтана возвели.
Где мы гуляли с няньками,
Дурашки.
Кудрявенькие девочки-барашки,
Приемыши своей родной земли.

Лишь только выйдем с музыки проклятой,
Суровой, но ни в чем
Не виноватой —
Лишь только выйдем с нянею моей —
Бегом бежим в тот малый зал «России»,
Где мультики идут…
Сердца просили
Одних лишь только мультиков скорей…

Бегом-бегом, хоть с пирожком, хоть с булкой.
Бог с ним, с дождем, со снегом
и с прогулкой,
Дом Фамусова, тяжкий, как свинец.
Мы мультики сегодня заслужили.
Недаром мы весь день-деньской кружили,
Сейчас уж оторвемся под конец…

…так размышляла, подперевшись, тетка.
Звезда гитары, фея околотка,
У светофора выглянув в окно.
Все в прошлом.
Времена теперь жестоки.
В России – не кино, а караоке.
И няньки нет, и школы нет давно.

Котов – почти что ненавижу.
В их сторону и не гляжу.
И кошку – белу, черну, рыжу —
Красавицей не нахожу.
Уж так устроен мой хрусталик,
Что выделяет он собак
Для бедных глаз моих усталых…
А кошек – нет. Ну вот никак.
А все же, дело пожилое,
Иду с лохматым другом тут —
И вижу – как полуживое
Три микронедруга сосут…
Чуть не грызут мамашу, урки.
Она – худышка в три ребра.
Потомству этой тощей мурки —
Ее саму кормить пора.
Сосут, терзают оголтело
Ее непышные сосцы —
Вот так-то это само дело
Умели делать их отцы…
Один черныш, другой белянка,
А третий густо полосат.
Асфальтом залита полянка,
Подвальный уголок им сад.
Под боком бочек просмоленных,
Где закатали всю Москву —
Свет диких глаз ее зеленых
Сверкает страшно, наяву.

Я вовсе не котов поборник.
Но я им вынесу мясцо,
Чтоб в тех глазах москвич-позорник
Вконец не потерял лицо.

…вчера язык говяжий ели.
Ну, то есть принести успели,
Ну, то есть вынули пакет…
Как вдруг, стремительно,
В прихожей,
Торпедою, на вихрь похожей,
Летит щенок – пакета нет.

Ну, нет уже того пакета!
Его курчавая ракета
Терзает, ест уже почти…
И отбивается, и стонет,
И нападающих всех гонит
Бесстрашным боем лап пяти…

Пока покупку отнимали,
Пока остатки вынимали,
Покуда прятали язык…
Все вспоминали про корриду.

Видать, испанец-то не с виду,
А сердцем жарок, мозгом чист.
Еще куплю язык малютке…
Коррида, а не просто шутки.
Терпи покуда, брат-лингвист.

А можно мне с тобой поговорить —
Не то чтобы одно иносказанье?..
Который год, такое наказанье.
Придется преступленье повторить.

Ты – только ты.
Смеясь среди девиц,
Небесных гурий,
Виноградных, сочных,
Ты – обитатель
Зон моих височных.
А я простой
Ночной рецидивист.

Вчера тихонько
Спела про Фили…
И профили
Восстали так чеканно —

Мы под окном,
под клювом пеликана,
Там, в Мальборге,
На краешке Земли.

Лишь те свидетели Марины,
что приказали долго жить,
Но были слышимы и зримы
В аду – могли бы ей служить.

Чьи зорки очи.
Чутки лица.
Чья невосстановима речь.
А прочих —
Просим удалиться.
И яблоки свои стеречь.

Живу-живу,
а вот уж и за полночь.
Где ж волшебство?
Зову-зову
кого-нибудь на помощь,
И – никого.

Ну никого.
Где люди, где предметы,
полезные уму?
Бессмертия чудесные приметы —
Ушли к кому?

Живут же крабы
двести или триста
примерно лет.
Еще могла бы
Встретить эгоиста —
но тоже нет.

Пришла пора.
Набухли оболочки.
Зубов следы.
…а что вчера?
Ну, были одиночки
тут, у воды.

Есть признаки.
Есть признаки беды.
Все над моею бедной головою.
То топором взмахнут,
То головнею.
На подземельном дереве
Плоды.