Алексей Дьячков - Игра воды. Книга стихов

Тот же тополь, та же липа пожелтевшие
За окном меня встречали каждый раз,
Когда я, вернувшись, с медом чай помешивал
И глядел, глядел, не опуская глаз.

Думал, – ночь без тьмы проходит неужели, – я
И к окну задернуть шторы подходил.
Узнавал себя в рубашке в отражении. —
Вот он с поднятой рукой стоит один,

Вот, не двигаясь, у звуков улиц учится,
У шуршанья крон и шума редких шин,
Как еще одну глухую ночь, не мучаясь,
Не страдая, до рассвета пережить.

Утром гули из папье-маше и пропуски —
Слово съехало за поле, за края.
Это песня разошлась на речь и отзвуки,
Расползлась на строчки и каля-маля.

Размельчит для турки зерна утром мельница.
И с газетой подвернется черновик.
Разберу и перечту, и не поверится.
И скомкáю. И забуду в тот же миг.

Атрий с застольем. Изюм, финики, сыр и оливы.
Мясо ягненка, вина третий-четвертый кувшин.
Вот и еще один день – зимний, холодный, дождливый.
Если не вспомню всего, ты добавлять не спеши.

Я ведь, как Титий, теперь, морщусь, под моросью мокнув,
Доблесть играю и честь, щупая раны мои.
Если б не старая боль, я и комедию мог бы
С блеском сыграть для тебя, что ты там не говори.

Зря ли я каждую ночь бой страшный вижу подробно —
Вставших коней на дыбы, воинов дрогнувший ряд, —
Чтобы вернуться домой из материнской утробы
Снов, и приюта просить, Вакху справляя обряд.

Чтобы встречая друзей-однополчан на задворках
Форума – о лошадях, женщинах, слухах, рабах,
О чем угодно болтать в тени полуденной, только
Не о победе своей, и не о смерти в горах.

Чтоб в колоннаде стоять, молча лицо запрокинув,
Гарью святилищ дыша, слезы постыдные лить.
Чтобы впустую жевать всех предсказаний мякину —
Жребий не бросить уже. Прошлого не воротить.

В термах на теплых камнях я, от себя не очнувшись,
Спор о заездах возниц – сколько потрачено сил! —
Выслушал. Душу отвел на говорливом чинуше,
Не разделил с ним вина, хлеба с ним не преломил.

Банщик-мальчишка меня зря только ласково маслил.
Но не взаимность была – грубость – ответом моим.
Нет мне покоя нигде. – Что ж, не могу выйти разве
В хмурый запущенный сад, злиться, что сердце болит?

Слушать, как с цирком сбежал раб-казначей у кого-то,
Доблестной смерти моей должен был я вопреки.
И как в провинции бунт будто замыслил, когорты
Выведя, Тит, но уплыл вниз по теченью реки.

Под кипарисом меня встретив, ты спас от безумства,
От похотливых волчиц и от настырных юнцов.
Вывел двором, где во след ветка шептала стоусто:
Следуй безмолвно за ним, спрятав от ветра лицо.

К дому меня приведя, к старой моей голубятне,
Любящий моря волну, ты не оставил меня.
Может быть выпил со мной? Может быть выслушал? – Вряд ли.
Молча со мною сидел в сумерках долгого дня.

Можешь добавить теперь, есть что к пропетому если.
Или продолжить вином скрашивать скромный досуг.
Скоро светильник внесут, чтоб развернуться где песне
Было о наших годах. – Жаль ты на музыку глух.

Как на иконе, храм стоит раздвинутый,
И оба глаза лошади пусты.
Ломает школы, крест, забор и мирумир! —
Движенье на поверхности воды.

На кране Петр подкручивает винтики
И зубчатого диска носит нимб.
Узнав не по словам, а по наитию
Святого, отрок следует за ним.

Какой морзянкой заповедь повторит он,
Какой «Спидолой» разнесет слова?
Чтоб каждая собака подзаборная
Хозяина на стройке обрела.

Неси, апостол, слово нам под запись и
Под роспись под гравийный шелест шин,
Чтоб пахнущие лыжной мазью заросли
По колее бульдозер уложил.

Чтоб вел бугор беседу с трактористами,
А я – осей разбивку на виду
У всех… В траве по шнурке вешки выставив,
Легко представить тлен и суету.

Суглинок пахнет погребом с компотами,
И барбариской светится бадья
С песком. И речь апостола работает,
Нас по домам, как малых, разводя.

Намок дивный город, закрашенный суриком.
А дождь продолжает бессмысленно лить.
Мензурку, мазурку и прочую музыку
Мазурик пытается в нем различить.

Под ржавым навесом автобусной станции
Зажав хачапури горячий еще,
Бомж слышит то гаммы, то мамы нотацию,
То лязг от вращения в личинке ключом.