Себастиан Брант - Корабль дураков; Избранное

Явился черт к нему домой,

Как уголь черен и лохмат,

И как огонь глаза горят.

Не в шутку оробел портной.

Нечистый флаг принес с собой —

Четыре локтя в ширину,

Локтей до тридцати в длину.

Портного этот флаг страшит,

Из лоскутов он состоит,

И в нем портного видит глаз

Шелк, бархат, кисею, атлас,

Камлот, и саржу, и сатин,

Плис, чесучу и кармазин,

Там есть сукно, там есть тафта,

Там всевозможные цвета —

Зеленый, желтый и лиловый,

Лазурный, черный и багровый,

Все, что портной когда-нибудь

Смог у заказчиков стянуть.

Увидев этот флаг цветной,

Со страху завопил портной,

Себе он в волосы вцепился,

А сам к стене оборотился,

И все же дьявольская сила

В него безумие вселила.

Тут настежь распахнулись двери,

И прибежали подмастерья

Его кропить святой водой,

Да все вопил он, как шальной.

Но сгинул тут лукавый бес,

А вместе с ним и флаг исчез.

Тогда портному полегчало,

И стал он с самого начала

Рассказывать, как черт предстал

Ему, как черт его терзал

И в адское тащил уж пламя,

Про флаг, пестревший лоскутами,

Которые, приняв заказ,

Себе он прятал про запас,

«И так тогда мне жутко стало,

Что вся душа затрепетала,

А потому прошу, друзья,

Когда кроить вновь буду я,

Вы, о моем заботясь благе,

Напоминайте мне о флаге.

Пусть мне напоминает он,

Какой был грех мной совершен,

Дабы я в новых не погряз»!

С тех пор портному всякий раз,

Когда кроить он брался платье,

О флаге кстати и некстати

Напомнить силился любой,

За что благодарил портной.

Так больше месяца продлилось.

И как-то раз ему случилось

Кроить парчу одной дворянке.

Вновь подмастерья и служанки

Ему напомнили про флаг,

Но им портной ответил так:

«Я не забыл про это знамя

С его различными цветами,

Но нет в нем ткани золотой,

Хочу я флаг украсить мой!

Туда прибавить я хочу

И эту яркую парчу».

Парчу он режет пополам

И шепчет: «Вот на счастье нам!»

И стибрил полкуска портной.

И с той поры — и страх долой.

Стал жить, как прежде он живал:

Охулки на руки не клал,

Но был болезнью поражен,

От коей и скончался он.

Предстал он пред вратами рая

И постучался, замерзая,

Петр спрашивает: «Кто такой?»

Он отвечает: «Я портной!»

А Петр сказал ему сурово:

«Здесь нет ни одного портного,

Им уготован только ад,

Где и сапожники горят».

«Ах, сжалься над судьбой моею,

Иначе я обледенею,

Меня мороз одолевает,

И на зуб зуб не попадает,

Впусти меня! Куда мне деться!

Дай мне в раю хоть отогреться!

За печкой посижу у бога

И пропотею хоть немного,

Не помешаю никому».

И Петр врата открыл ему.

Святой его стенаньям внял,

Портному он согреться дал.

Тот поспешил на печку влезть.

Меж тем дошла до неба весть,

Что некий дряхлый патер вдруг

Всевышнему свой предал дух.

И с неба за его душой,

Безгрешной, чистой и святой,

К себе призвавшей божество,

Господь и ангелы его

Сошли в Фильсхоффен. Между тем

Портной почти уже совсем

Слез с печки, разглядеть желая,

На небе жизнь идет какая.

Пробравшись на господен трон,

На землю взгляд бросает он

И видит через облака,

Где жизнь трудна и где легка.

Все то, что на земле творилось,

Мгновенно перед ним открылось.

Тотчас же разглядел портной

И бедность женщины одной,

Она детишек и свое

В заплатах вешала белье.

Портному с неба видно стало,

Как тряпку у нее украла

Богатая и скрылась было.

Портного это рассердило.

Он взял скамеечку ножную

И в эту женщину дурную

Ее швырнул что было сил,

И прямо в цель он угодил.

Воровка так была помята,

Что стала навсегда горбата.

Когда всевышний воротился,

Портной за печкою укрылся,

Но, сев на трон, заметил бог,

Что нет скамеечки для ног.

Спросил он ключаря святого,

И тот поведал про портного,

Который был виной всему,

И прочь велел идти ему.

Портной пред господом предстал

И вновь трястись от страха стал.

Он рассказал, как было дело:

«Богачка у вдовы хотела

Украсть тряпицу из белья.

Тогда и рассердился я,

В нее скамеечкой пустил

И тем за кражу отомстил.

Не мог сдержать я возмущенья,

За что теперь прошу прощенья».

Бог молвил: «Эх, портной, портной!

Скажи, а если бы с тобой,

Когда тащил ты у людей,

Я обходился б, как ты с ней?

В твоем бы доме сохраниться