Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

О провидение! о вечная любовь!
Прости, творец, минутному роптанью!
Смирясь, карательный лобзаю жезл твой вновь;
Я человек, я призван к испытанью!..
Ты повелел пчеле мед сладкий собирать
И червячку блестящему светиться,
Дуть ветру, течь воде, былинке прозябать
И смертному в изгнании томиться.
Дерзну ль роптать?.. Хвала премудрости твоей!
Равно твои спасительны законы:
Любимый счастья сын, ликует ли злодей,
Страдают ли невинных миллионы.
И где без игл растут кусты прелестных роз?
За сферами лишь вечна жизни сладость!
Но в сей обители утрат и горьких слез
Крылатою мелькает тенью радость.
Прости, прости, творец, роптаниям моим!
Нет, до небес хула не долетала!
Пред благостью твоей они прешли как дым,
Как тщетный звук разбитого кимвала!
Их сердцу, сжатому отчаянной тоской,
Сопутницы смерть ранняя внушила!
И смерть сия… хвала! лобзаю крест я твой!
Смирив мой ум, дух верой озарила!
Так, упование !.. О, сладостный ответ!
Луч из страны, душе обетованной!..
Блести ж над тучами, мой путеводный свет!
Сияй звездой до пристани желанной!

Нет, злобою людской и мраком гробовым
Надежд похищенных ничто не заменяет,
Когда под гибельным дыханьем роковым
И мыслей гаснет огнь, и сердце увядает!

Тогда не только роз слетает цвет с ланит,
Но самая душа, лишась очарованья,
Теряет свежесть чувств, и всё ее томит
В пустыне бытия тоской воспоминанья.

Тогда враждебный вихрь страдальцев жалких сих,
Не исчезающих под яростью волненья,
В пучину грозную влечет пороков злых
Или бросает их на камни преступленья [112] Жалкое состояние отчаянных людей, которые сами себя лишают предлагаемого им утешения религиею! .

Гроза свирепствует, ревут громады волн;
Не блещут в очи им отрадные светилы…
Уж нет кормы, уже в щепы разбит их челн
И бездна залила их сердцу берег милый!

Тогда несчастного объемлет душу хлад,
Как смерти страшное и мразное дыханье…
Ах! жизнь без прелести и сладостных отрад —
Без дружбы и любви — одно лишь наказанье!

Тогда бесчувственны к страданьям мы чужим;
Нет страсти ни к чему в душе осиротелой.
Блеснет ли взор чела под сумраком густым?
То блеск слезы… но блеск слезы оледенелой!

Появится ль порой улыбка на устах?
Так метеор во тьме могилу озаряет;
Так плющ, виющийся на башенных стенах,
Зубцы их ветхие гирляндами венчает.

«О башня! ты крепка», — прохожий говорит.
И правда, всё на ней снаружи зеленеет;
Внутри ж, под камнями, ужасный змей лежит,
Всё развалилося, всё мрачно и всё тлеет.

Ах! если бы я мог по-прежнему питать
Чувствительности огнь в груди моей застылой!
По-прежнему любить… [113] Автор разумеет здесь чувство любви чистой и нравственной. иль слезы проливать!..
Тогда бы на пути сей жизни, мне постылой,

Отраден сердцу был и мутных слез ручей!..
Мои душевные потери невозвратны,
Я знаю; но в степи, где свежих нет ключей,
И воды горькие для путника приятны! [114] Они и целебны, когда земной странник, познавая лучшее свое высокое назначение, с покорностью предает себя премудрому промыслу, производящему для нас добро из самого зла.

Когда расстались мы, прелестный друг, с тобой,
Скажу ль? из глаз моих ток слезный не катился,
Но грудь оледенил мне холод гробовой,
Тоска стеснила дух и свет в очах затмился.

О, сладостно, клянусь! с тобою было жить,
Сливать с душой твоей все мысли, разговоры,
Улыбку уст твоих небесную ловить
И молча на тебе свои покоить взоры.

Когда вокруг меня спустилась тьма, как ночь,
И разум мой пожрать готов был мрак глубокий,
Надежды свет погас, друзья бежали прочь,—
Взошла ты для меня звездою одинокой.

И кроткие твои, прелестный друг, лучи
Одни лишь надо мной под мраком туч блистали,
Не изменялися, и в грозной сей ночи,
Как взоры ангела, меня сопровождали.

Благословляю я твой благотворный свет!
Он, неожиданный и милый посетитель,
Мне сердце отогрел, и в нем минувших лет
Надежду оживил, как горний утешитель.