Игорь Иртеньев - Повестка дна (сборник)

Иван Сергеевич Тургенев,
Полузабытый нынче гений,
Едва ли мог предполагать,
Что некий стихоплет Иртеньев
Дерзнет когда-нибудь слагать

Свои рифмованные вирши,
Где что ни слово – полный бред,
На языке, что всех превыше,
Которого прекрасней нет.

На том великом и могучем,
Что нашего отличья знак,
Которым, сколь его не учим,
Не можем овладеть никак,

Поскольку, ткни его едва,
Собьешься тут же с панталыку:
ГЛОНАСС, КАЛИНА, БУЛАВА –
Кто раз услышал те слова,
Тот не забудет их музыку.

И вот России вдалеке,
Хотя не то чтоб так уж очень,
По милой родине в тоске
Во мраке наступившей ночи,

Пишу на этом языке,
Пока еще хватает мочи
И сил сжимать перо в руке
Скорей толчковой, чем рабочей.

Когда пленительных созвучий
В душе вскипает торжество,
Что мир мне этот злоебучий
И обитатели его?

Что мне их жалкие потуги,
Их мельтешня и копошня,
Их толстожопые подруги
И худосочная родня?

Судьба ли в этом виновата,
Слепой ли рок тому виной –
Меж нами пропасть в три обхвата
И восемь метров глубиной.

Полагают цель поэта
Рвать бутоны наслажденья.
Да херня, скажу все это,
Извини за выраженье.

А бачок, что не сливает?
А смеситель, что накрылся?
Знал бы я, что так бывает,
На дебют когда пустился.

Чтобы гребаную дачу
Содержать хотя бы как-то,
В день по три стиха фигачу,
Я фактически де факто.

Если ж вдруг трубу в сортире
В минус тридцать прорывает,
То не то что по четыре,
А по пять порой бывает.

А когда бы адвокатом
Я родился бы в рубашке,
Был бы толстым и богатым,
В день имел бы по пятнашке,

Как какая-нибудь Падва
Или таже Кучерена.
Мне стихи писать не в падлу,
Но обидно охеренно.

Народные избранники,
Расправьте ваши лбы.
Видать, сорвало краники
Вконец у вас с резьбы.

Да можно ли, имеючи
Мозгов хоть граммов пять,
Под Александр Сергеича
Столь яростно копать?

Он наше все и более,
Чтоб знали вы, того.
Не зря когда-то в школе я
Зазубривал его.

Сперва вы власть захапали
Незнамо почему,
Теперь своими лапами
Вы тянетесь к нему.

А он не стол обеденный,
Не кресло, не буфет,
А он, примите к сведенью,
Великий наш поэт,

Поставлен не для мебели,
А для отрады глаз
Он был, когда и не было
Еще в помине вас.

Так пусть на прежнем месте он
Стоит, коль уж судьба,
На бывшие «Известия»
Косясь из-подо лба.

Вот он сидит, в окно глядит,
Весь день как падла,
И вдруг такое залудит –
Хоть стой, хоть падай.

И ты попробуй разбери,
Тем боле вчуже –
Что у поэта там внутри,
А что – снаружи.

Разводит Горький шашни
На Капри со снохой,
А граф Толстой по пашне
Канает за сохой.

«Камаринского» пляшет
Есенин в кабаке,
А граф как карла пашет
В дырявом армяке.

Пуляет Маяковский
В себя, позоря ЛЕФ,
Но граф наш не таковский,
Не из таких наш Лев.

Не записной оратор,
Не сетевой трибун,
Но истовый оратай,
Родимых бразд топтун.

Он сапоги тачает,
Глаза продрав едва,
Он, как насос, качает
Гражданские права.

Имен сравнимых много ль
В словесности моей?
Пожалуй, только Гоголь –
И тот, боюсь, еврей.

Обидно до соплей, что я еврей,
Ведь мог бы русским запросто сказаться,
Национальность маменьки моей
Мог попросить у тетеньки из ЗАГСа

Вписать в ту пресловутую графу –
Авось и не превысилась бы квота,
Всего делов-то, извиняюсь, тьфу,
Говна-то пирога делов всего-то.

Уверен, что пошла навстречу мне
Она б легко за шоколада плитку,
И стал бы я известен всей стране,
Ужо, глядишь, свезло бы недобитку [3].