Юлия Колесникова: Колыбельные для Волчицы

Ну как твой Берлин? Выпей там за меня свой gluhwein.
У нас по-другому – у нас произносят «глинтвейн».
Здесь зимы морозны, как прежде… А помнишь наш май?
Прости, я опять… Нам от этого только больней.

Давай о другом… Дальше сотня исчерканных строк.
А ниже о том, что февраль этот сводит с ума:
Вмерзаю в один за другим календарный листок,
И в каждом P. S.: «Во всем виновата сама».

А помнишь: вдвоем продирались сквозь зимние дни,
И в снежные окна дышали продрогших домов,
Как свечи гасили и как оставались одни,
Как пряди на пальцы мотал и желал сладких снов,
Как ждали весну, как темнело минутой поздней,

Премьеры, афиши, кальяны, мосты и такси?
Ты помнишь наш город, мы все поделили – он мой!
И время стирает тебя. Как бродяга в запой,
Уйду в забытье. Позвони мне сейчас и спроси,
Отчего я не сплю… Позвони… Позвони и спаси,
Вылей чертов gluhwein и скорей возвращайся домой!

Ты меня так лихо за скобки вынес! Ну что ж… Полегчало?
Начинаешь сызнова, все начинаешь с нуля.
Словно не было ничего – начинаешь сначала.
Хоть себе не лги: я была в твоей жизни. Была!

Я, конечно, и впрямь далеко не святая!
Что ж ты прячешься, милый, за иконы да купола?
Ты был снегом – одну лишь ночь. А утром растаял…
Что б ты дальше ни делал – я была в твоей жизни. Была!

Не о том ты молишься и жалеешь.
И духовности мнимой мала цена.
Ты же просто любить ни черта не умеешь!
Меня рядом не будет, хоть раньше была…

Где тебя носит? Я злюсь и старею.
Стану вот-вот и беззвучной, и тусклой.
Странная верность… но я не умею
Верной иначе быть. Это искусство

Мне не подвластно. Вот так по-дурацки —
Просто бегу от любого другого —
И до сих пор не умею прощаться:
Путаю вечно причину и повод.

Где тебя носит? Я очень устала!
От недосыпа круги под глазами.
Я б тебе близкою самою стала.
Я бы тебе обо всем рассказала:

Как я тебя сочиняла годами,
Как за тебя и пила, и молилась.
Снятся мне голуби-оригами —
Вот бы и я так тебе приснилась.

Я бы твои целовала ладони.
Жизнь бы свою собрала по крупицам.
Знаешь, я с детства мечтаю о доме
С красною крышею из черепицы.

Ты бы проснулся, оделся наспех
И побежал бы искать сквозь осень.
Старая площадь. Скамейка. Ясень.
Шарф цвета охры. Ну где тебя носит?

Знала бы – попрощалась бы. А теперь что?
Знала бы – прибежала бы – сберегла.
Кажется, вот, надену твое пальто,
Запах вдохну твой – сразу отступит мгла.

Суну руку в карман, там пятачок
Ненужный, забытый – выбросить было жаль.
На пол пальто (в слезы) и на крючок.
Твой – самый правый, левее старая шаль.

В пепельнице окурок: ты не убрал…
Книга небрежно брошена – недочитана…
Ты обещал мне долго жить. Ты мне врал!
Доля секунды… И мы перед ней беззащитные.
…………………………………………………………………
Знала бы – попрощалась бы. Боже мой!
Знала бы – прибежала бы – сберегла.
Невыносимо с погоста идти домой.
Боже, прости, я сберечь его не смогла.

Сегодня поминают всех ушедших,
И ладан стал сегодня едким.
И жжет глаза. И оставляет метки
Ручьями тушь. И даже сумасшедший

Местный на мессе тих.
И слышен сердца стук.
Так тихо, что захватывает дух…
Молитвы белый стих

Латает раны.
Молюсь за вас, ушедших слишком рано
Неслышным и бесплотным караваном,
Не знавших Торы, Библии, Корана…

Молюсь за тех, кто уходил так рано,
Дороже всех земное оплатив…

Так пахнет шафран, гвоздика и бергамот…
Так жжет губы соль, так бросают у берега якорь…
Так пьет из источника тот, кто совсем изнемог…
Так травы кидает в огонь то ли жрец, то ли знахарь…

Так птица кричит на рассвете – сама не своя,
В терновые ветви багряные ленты вплетая.
Так сбившийся с курса корабль находит маяк.
Так сердце стучит у того, кто отпрянул от края.