Александр Кердан - Избранное

К чему об этом речь веду в поэме?
Устав, как все, от распрей и полемик,
Я все ж не в силах одолеть в себе
Любовь к гробам отеческим и к дыму,
Что связывает нас, как пуповина,
С Отчизною неласковой.
В судьбе
Моей полынный дым приятен…
И пусть на солнце нашем столько пятен,
Что и не сосчитать без ЭВМ.
Оно – мое!
И как бы не назвали
России дым – отеческие дали
Я не продам вовек и не проем,
И променять на жвачку не намерен,
Хоть добрый дядя в этом и уверен.
Он поддержать, как пионер, готов
Правление любое и блокаду
И шелестом дензнаков, и прикладом,
И нотами сиятельных послов,
На радиоизвестия – цензурой,
И на прилавках – поп-макулатурой,
И суррогат-продукцией – кино…
Кампания продумана давно,
Как хорошо написанная пьеса,
Еще тогда, когда я был Дантесом,
А не пиитом, как теперь пришлось…

И потому, должно быть, обошлось,
Была мне ссылка за дуэль расплатой,
Но ведь не на Кавказ и не в солдаты.
Туда, где горы, где всегда пальба,
И месть за месть, и вечная борьба
Во время наше и во время оно…
Там под ислама ветхие знамена
Иль под хоругви древние Христа
Встают мужчины, позабыв о женах,
И, будто в допотопные лета,
Уже им проще брать булатом злато
И жен чужих, в чужих домах распятых
Перед глазами связанных мужей.
Уже им легче убивать невинных,
Чем к Господу на суд идти с повинной,
Которой всем не миновать уже…
Меня война покуда миновала.
Не пал я на афганских перевалах
И в дни резни, продолженной у нас,
Когда Афганистаном стал Кавказ.
Я не убит еще на радость всем:
Политикам, издателям, блудницам…
Но – не спешите.
Рано веселиться…
Уже мне скоро стукнет тридцать семь.
И пусть не на Кавказе, не в Кабуле,
Моя давно уже отлита пуля.
А повод будет найден без труда:
Послать туда, неведомо куда,
Чтоб врезал правду-матку я о жизни
И чтоб нашелся вовремя указ
О том, что мной написанный рассказ —
Есть клевета на милую Отчизну
Иль на того, кто выше всяких правд
(И потому не может быть не прав)…
Зачтутся в деле также три доноса
По, так сказать, любовному вопросу
(Шерше ля фам, точнее, се ля ви…)
О том, что я – космополит в любви,
В постели не за этих, не за тех,
А лишь за демократию утех…
(Там слыть вполне пристойно демократом,
Пока все поднимаешь без домкрата.
И не страшат тебя ни съезд, ни путч,
Покуда ты желанием могуч…)
А что за этим? Ясно – я виновен.
К штыку перо не приравнять иное.
И остается: завязать глаза…
Но, может, не вести о мрачном речи?
Иных уж нет, а мы – еще далече
От той команды: «Пли!»
Я лично – «за»!
И верю: повод есть для оптимизма…
Еще не отошли от коммунизма,
Ну, а капитализм – когда дойдем?
Мы тему интереснее найдем.

…Чуть не забыл, ведь я же был Дантесом.
И слыл влюбленным «по уши» в нее…
Творенье Божье иль уловка беса —
Нечаянное счастие мое?

О, как мы с нею радовали тьму
Слепыми поцелуями и дрожью,
Что выше клятв наивных, полных ложью,
Что выше слов…
Зачем и почему
Тьма так спешит скорее стать рассветом,
Раскаяньем сплетенье наших рук?
Сюжет провинциальный, но на это
Мне сетовать, ей-богу, недосуг:
Провинция – любви моей столица.
В столицах извели любовь давно
На браки по расчету…
Там жениться —
«Прописке на жилплощади» равно.
А если уж с безродным породниться,
То это – мексиканское кино!
И я, признаться, грешен:
В ностальгии
По женщине, которой рядом нет,
«Марии» преснопамятный сюжет
Урывками смотрел, пока другие
Меня не поманили имена.
Но в этом «Санта-Барбары» вина.
А в целом виновата мелодрама:
– Онегин, я другому отдана, —
Не часто так сейчас вещают дамы…
Ну что ж, пришли иные времена.
Я их судить не вправе и не волен,
Вакансией Онегина доволен.

Чудесней чуда женщины в России,
А около нее – еще чудней!
В Варшаве и в Париже иже с ней
Давно уже не водятся такие.
(Я, к слову, сам в Париже не бывал,
Для встреч предпочитая сеновал…)