Александр Кердан - Избранное

Еще я сам не ведаю начала.
Еще при родах мама не кричала.
Еще мой пращур не посеял нас…
Еще земля планетою не стала,
Но, я уверен, даже в этот час
Была Любовь
рассеянна во мраке,
Она сводила звезды в зодиаке
И Божьею улыбкою зажглась.
Была Любовь.
Иначе бы откуда
Протуберанцев плазменное чудо —
Явилось Солнце, оживляя тьму,
Все подчинив свеченью своему?
Откуда бы луга зазеленели,
И ящеры бронею зазвенели,
И влагой заплескался океан?
И, в свой черед, средь прочих
тварей Божьих
Возникла та, что на Него похожа,
И был иной виток развитью дан.

Была Любовь
опредь Адама с Евой
И памятного яблочка, что с древа
Их якобы попутал змей сорвать…
Была Любовь. Она уже витала…
Я сам еще не ведаю начала.
Но, может, так и надо начинать.

Завязка у поэмы очевидна:
Два мужика и одному завидно,
Что у другого – милая жена.
Красавица бесценная, она —
Ему совсем не пара…
Это мненье
Не подлежит, наверное, сомненью.
(Хоть в мире все сомненью подлежит!)
Но здесь – иное. Геккерн тут вмешался
И на крючок истории попался:
В России в бедах всех виновен…МИД!
По крайней мере «Память» [5] так решила б.
И все грехи лукавому пришила,
Ведь шила-то в мешке не утаишь.
Мы разобраться в истине сумеем,
Нам наплевать, что Геккерн был евреем
И «голубым» вдобавок, но…
Шалишь!
Сейчас приличней «голубым» назваться,
Только б под красным стягом не остаться.
И под фашизма знамя не попасть…
Из Сциллы пасти да в Харибды пасть!

Все это – мифы, равнозначно – сказки,
Но есть иная версия завязки.
Один из них – мессия и поэт,
Второй – бездарность со смазливой рожей.
И пусть при эполетах он, но все же,
Хоть звездами осыпь, таланта нет
(Иль неизвестен нам, по крайней мере…).
И вот уже вам – Моцарт и Сальери.
И можно прогнозировать итог,
Который не предвидит даже Бог.

Но я завязку завяжу иначе.
А вдруг – любовь повинна тут?
Что значит
В любви людской и зависть, и талант?
А вдруг – совсем не светский флирт все это?
Что значит, что она – жена Поэта,
А воздыхатель – просто дилетант?
Кто право дал его судить за что-то,
Коль он влюбился вовсе без расчета,
Хотя и офицер, а не пиит?..
Я сам в любви своей – космополит
(На простынях мы все – космополиты:
Поэты, диссиденты, замполиты,
И даже в рясе – добрый херувим —
И тот в любви не может быть иным)…
Ах, я безумца в страсти понимаю,
Когда я стан девичий обнимаю,
И убеждаюсь в те мгновенья я:
Там, где любовь, там родина моя!
…И кажется, душа не из железа,
А из железа все, что за душой…
И мнится мне, что в шкуре я чужой
Был в прежней жизни не собой – Дантесом.

Я в прежней жизни, верно, был Дантесом
(Чтобы платил по счету в этой я…).
В России, пусть ты – не поэт – повеса,
Уже, считай, что мальчик для битья.
А если, грешным делом, иностранец
(Но Пушкин-то, меня простите, кто?),
То первую красавицу на танец
Ты пригласить не смеешь ни за что!
В сужденье этом повод есть для спора,
Ведь лад французский вечно здесь в чести.
Но русофильство, грозное, как порох,
Держава держит про запас, в горсти.
От лавочника до премьер-министра
Следы его найдутся без труда…
Нужна лишь искра, маленькая искра!
И что тогда? – Увидишь, что тогда…
Здесь страшен бунт бессмысленный,
кровавый,
В котором никому не будет славы
И не достичь победы никогда,
Пока в сердцах безумствует вражда,
И баррикадой делятся держава,
Знакомый город, двор отсель досель
И часто даже брачная постель…

Ужели снова загорится пламя,
Чтоб все опять до основанья снесть?

Но мы своим умом богаты сами,
У нас на все свое сужденье есть!
Нас «Искрами» теперь не запугаешь,
Цена у искр уже совсем другая.
В валюте, с добрым дядей посреди…
Он скажет нам, что ждет нас впереди.
Поскольку, в оправдание прогресса,
Мы – сфера закордонных интересов,
С любой из наших домородных бед,
Где президент со спикером в раздоре,
И не понятно, кто мудрее в споре,
Где и Совет Верховный, как комбед!
А дядя Сэм, от умиленья тая,
Страной нас недоразвитой считая,
Пришлет кусочек мыла к Рождеству
И пожеланья искренние, чтобы
Мы магазины называли «шопы»…
Что и осталось нам, по существу.