Александр Кердан - Избранное

Я милым ушкам дал недавно слово
Все ж до любви поэму довести.
Любовь одна достойна интереса,

Но в ней постскриптум – миссия Дантеса,
А он в России до сих пор в чести.

В краю вечнозеленых помидоров
Дитя казенных, длинных коридоров,
Я вырастал из френча своего,
До времени не ведая, в кого.
Мой рост под микроскопом изучая,
Бог, головой обкуренной качая,
Меня хранил, пока я молод был,
И не пустил нечаянно в распыл.
Знать, для иного приберег сюжета,
Благословив на крестный путь поэта.
Была ко лбу на долгие года
Пришпилена антихриста звезда,
И все ж в душе моей, как вера в чудо,
Жила надежда в то, что всходы будут…
Я, так случилось, медленно взрослел
И, постигая бытия законы,
В науках разных много преуспел,
Набором догм на целый век подкован.
Но бабушкин хранился образок
В моем кармане рядом с партбилетом.
И по ночам ко мне являлся Бог —
К нему я обращался за советом.
Когда вдруг сердцу становилось тесно
От всех моих сомнений и тревог,
В казарме сонной, там, где потолок,
Сиял лучами нимб его чудесный…
Не знаю, он помог иль не помог?
Но голоса не слышал я другого,
Влача вериги тяжкие дорог,
В конце которых все равно Голгофа.
А где-то посредине – Божий храм,
Привал, где мне обещано спасенье…

Я этот день запомнил – воскресенье,
Когда я в тридцать шесть крестился там.
Вот тут и зарождается сюжет…
Со мной крестилась дядина супруга.
Меж нами – где-то двадцать с лишним лет,
Но очень уважали мы друг друга.
О родственнике – ниже, а пока
О тетушке… Она – из молокан,
Из тех, кто со Всевышним напрямик
Общается, но на Христовый лик
Не крестится и не кладет поклоны,
Уверенный и, может быть, резонно,
Что вера – это вовсе не иконы…

А дядя мой – полковник-отставник.
Директор оборонного завода.
Безбожник, матерщинник, озорник,
Ну, в общем, квинтэссенция народа
Советского… И тетя потому,
Не то, чтобы перечила ему,
Но потихоньку к Богу приближалась,
К советскому испытывая жалость…
И вот, когда полвека за спиной,
От молоканства дабы отрешиться,
Она в воскресный день пошла со мной
В московский храм окраинный креститься.
Родню пора представить… Дядя мой —
Чапая тезка и, как он, герой!
А тетю звал я просто «тетей Зиной».
И, коль мы вместе приняли крестины,
Считал своею крестною сестрой.
Она в повествованье – персонаж,
Поскольку с ней вдвоем виток сюжета
Распутывать крещеному поэту,
Коим является слуга покорный ваш.

Покорный… Тут я, право, перегнул —
С покорностью всегда дружил не очень,
За что и схлопотать не преминул
От девушек десятка два пощечин.
И от начальства – грамот, в полный рост…
И на погоны – много разных звезд.
Вот только на последней оступился…
Служить бы рад, но тут земляк явился
И президентством все перевернул,
И зашатался мой казенный стул…

Я дядиной стезей шагал упрямо,
Хоть – озорник (куда мне до него!)…
Но слово «честь», оно почти как мама.
И офицер почти как сын его.
За то мы с дядей тосты поднимали,
Когда крестины наши обмывали.
Был дядя пьян, и я навеселе —
Подыгрывал ему на балалайке,
А тетя Зина, славная хозяйка,
Закуски обновляла на столе.

У нас в России отыскать бы повод,
А дальше – лишь в стаканы наливай…
За Родину! За Рождество Христово!
За армию!.. А ну-ка, запевай!

Слыла непобедимой,
Считалась легендарной
По молодости лет и в зрелые года…
Мой дом – не хата с краю —
Курсантская казарма.
Хэбэ – моя одежда.
Щи с кашею – еда.
Суворовская школа —
По жизни – альма-матер.
Отцовские советы – наряды старшины.
Мужская грубоватость
С изрядной долей мата,
С которым, между прочим,
наряды не страшны.
Ах, как судьбой гордился!
Ведь было чем гордиться…
Погоны и петлицы,
На брюках – алый кант…
Служил, как нас учили,
Не знал, что так случится:
И на родной землице
Ты, словно оккупант…
Цивильные наряды предпочитаешь форме.
Слова своей присяги не смеешь повторить…
Бесправьем и хулою Отечество нас кормит,
Чтоб армию чужую когда-нибудь кормить.
Что ж, жизнь необратима…
Пусть даже небездарна.
Нам не бежать из Крыма, ведь он – уже не наш…
Слыла непобедимой,
Считалась легендарной.
Та, что теперь, похоже,
Не перейдет Сиваш…
…………………
Допелся дядя – вырос в аналитика!
Бай-бай пора, коль в песне все – политика!
Я лично в эти игры – не игрок,
Хоть партбилет на площади не сжег,
И в том, чем жил при нем, ничуть не каюсь.
Но и в карман, туда, где образок,
Вернуть его навеки зарекаюсь.
Тут, дядя, призывай – не призывай,
Я водку стал предпочитать «Кагору»…
Чтоб не глотать напитки без разбору,
Мне – красного – прошу не наливай!