Михаил Антонов - Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича

В изучении «шансов» на осуществление практических социальных действий, соответствующих релевантным им смысловым значениям, чрезвычайную важность для социологии представляет использование связной системы таких смысловых значений, при этом их значимость вовсе не зависит от «шансов» на осуществление. С другой стороны, наличие субъективных смысловых значений не только не исключает существования объективных смысловых значений, но и заранее предполагает такие объективные значения, которые отражаются значениями субъективными и одухотворяют последние.

Поскольку, по мысли Вебера, любое причинно-следственное объяснение в социологии может осуществляться только на основе заранее постулируемого интерпретативного понимания смысловых значений, которые являются уникальным материалом для конструирования идеальных типов, то Вебер отказывается от исследования происхождения таких смысловых значений, от попытки найти связующие звенья между символами, ценностями или коллективными идеалами и самой социальной действительностью. Этим и объясняется гораздо большая скромность задачи социологии Вебера по сравнению с задачами его предшественников. Вебер отнюдь не считает, что феномены права, этики, религии и т. п. исчерпываются исключительно их социологическим аспектом. Напротив, мыслитель склоняется к признанию односторонней зависимости социологии человеческого духа от тех научных дисциплин, которые заняты систематизацией смысловых значений, вследствие чего и сама социология ограничивается изучением воздействия практического поведения на систему догм или норм, сформированную таким поведением.

Возникающие при таком подходе трудности для социологии права проистекают вовсе не от плодотворного во всех отношениях метода интерпретативного понимания смысловых значений – основы для конструирования идеальных типов. Трудности были вызваны недостаточной направленностью воли Вебера на достижение взаимопонимания и взаимодействия между юристами и социологами. А истинная причина таких трудностей заключалась в слишком узкой трактовке «социального факта», что представляло собой шаг назад по сравнению с тем, что уже было достигнуто Эмилем Дюркгеймом. Вебер сводил социальный факт исключительно к смысловому значению и индивидуальному поведению («действию»), пренебрегая иными элементами социальной действительности: такими как морфологический базис, коллективные психические явления, различия между структурами, организациями, социальной практикой, новациями. Вызванное этим обеднение социальной действительности грозило выразиться в упразднении ее научного изучения. Вся социология Вебера фактически была сведена к изучению вероятностей или «шансов» социального действия, а социология права, в частности – к изучению шансов социального действия в разработанной юристами применительно к определенному типу общества нормативной системе. Ниже, в нашем систематическом изложении дифференциальной социологии права, мы попытаемся использовать вклад Вебера в правовую типологию глобальных обществ, разработанную им посредством вышеназванных принципов.

На фоне концепции Макса Вебера с особенной ясностью проступает значение занимаемой Ойгеном Эрлихом (1862–1922) позиции. Эта позиция демонстрирует, как социология права, полагающая исходным пунктом своих конструкций исключительно систематизацию права, оказывается не в состоянии добиться понимания собственного объекта изучения, а именно интегральной правовой действительности, которая выходит за рамки любых «абстрактных правоположений» или правил разрешения конфликтов. Тот угол зрения, под которым здесь рассматривается указанная проблема, напоминает об Ориу. Не будучи знакомы друг с другом, эти мыслители пытались вскрыть институциональную основу (то, что Эрлих называл «направлениями») правовой жизни. В трех своих основных работах («Beiträge zur Theorie der Rechtsquellen» [ «Дополнения к теории источников права»] (1902); «Grundlegung der Soziologie des Rechts» [ «Основоположение социологии права»] (1-е издание – в 1913 г., 2-е – в 1929 г.) и «Die juristische Logik» [ «Юридическая логика»] (1919)) Эрлих поставил перед собой двойную задачу. Во-первых, целью являлась демонстрация того, что разработанное юристами «правоведение» есть лишь «ремесло», направленное на достижение переходных практических целей и соответственно искусственную систематизацию таких целей. Эта «техника» оказывается не в состоянии постичь что-либо иное, кроме поверхности настоящей правовой действительности. Во-вторых, с помощью дистанцированного от какой-либо юридической техники метода Эрлих хотел объективно и методично описать интегральную и спонтанную правовую действительность. Констатация того факта, что нормативно-догматическое «правоведение» является вовсе не наукой, а направленным на достижение переходных практических целей ремеслом, представляет особую научную ценность в случае признания того, что определенные правовые принципы, которые обычно выводятся из неизменной «юридической логики», на самом деле есть не что иное, как способ приспособления к конкретным историческим условиям.