Сергей Бабурин - Мир империй. Территория государства и мировой порядок

Возникли социальные группы так называемых «новых русских», представляющих собой российскую разновидность компрадорской, ориентированной на Запад буржуазии. Подорванными оказались устои истинного среднего класса: преподавателей и инженеров, среднего офицерского состава и высококвалифицированных рабочих. Свой анализ провала экономических реформ в России выдающийся экономист современности Дж. Стиглиц начинает именно с этой констатации: «Средний класс уничтожен, создана система кланово-мафиозного капитализма» [880].

Стремительное социальное расслоение привело к буму общеуголовной преступности. Если в 1985 г. было зарегистрировано 1417 преступлений на 10 тыс. населения, то в 1994 г. – 2633. Особенно возросли умышленные убийства (32,3 тыс. против 12,1 в 1985 г.), умышленные тяжкие телесные повреждения (67,7 тыс. ежегодно вместо 28,4 тыс.), разбои и грабежи (186,4 тыс. вместо 51,1 тыс.), кражи (1314,8 тыс. вместо 319,1 тыс.).

Изменилась философская база общества. От декларированной цели создания «свободы», «равенства» и «братства» мы получили только видимость свободы, резкое размежевание общества вместо равенства и культ денег и насилия вместо братства. Произошла ломка присущих нашему обществу систем ценностей, прежде всего традиционно высокой духовности, социального единства, коллективизма. Насаждается культ индивидуализма, который распространен на Западе, но имеет там мощные общественные ограничители. В России таких ограничителей нет, поскольку индивидуализм – элемент иной для нас культуры, приобретающий на русской почве уродливые формы все пожирающего эгоизма.

Не намного лучше обстоит дело с политической демократией. Считается, что на этом пути в России есть несомненные достижения, но факты говорят скорее об обратном.

При провозглашенной свободе прессы контроль над наиболее действенными органами прессы, прежде всего телевидением, полностью находится в руках небольшой группы людей из числа президентского окружения. Газеты удушаются путем как непомерных цен на бумагу и их распространение, так и «административным ресурсом».

Не только социально-экономическая и политическая, но и конституционная ситуация в Российской Федерации образца 1993 г. многими характеризовалась как кризисная уже с начала года. Референдум 25 апреля 1993 г. закрепил тупиковую ситуацию в отношениях между высшими органами государственной власти и, заморозив возможность досрочных выборов Президента и народных депутатов Российской Федерации, обеспечил перманентность кризиса. Свою роль в этом сыграл и тот режим нигилистического либерализма, что существовал в нашей стране в 1985–1991 гг., приучивший людей к недееспособности государственных структур, к их неумению, а то и нежеланию защищать и государственные интересы, и права и свободы человека.

Эволюция общественного сознания России в 1993 г. от споров вокруг декабрьского (1992 г.) «конституционного соглашения» – к государственному перевороту 21 сентября и юридически его подкрепившим выборам нового парламента 12 декабря 1993 г., дополненных референдумом по президентскому варианту новой Конституции, свидетельствует об ослаблении социального иммунитета, нарастании в России внутреннего напряжения. Эта эволюция показала дальнейшее обострение борьбы, во-первых, за сохранение и упрочение в России политической системы, построенной на народовластии; во-вторых, за сохранение Россией, ее народом своей души, культуры, национального уклада, в том числе – в сфере экономических отношений; и, в-третьих, за само выживание многонационального народа России как суперэтноса.

Моя оценка современной российской демократии, и без того невысокая, отнюдь не возросла в октябре 1993 г., когда меня, в тот момент председателя Комитета Парламента России по судебной реформе и вопросам работы правоохранительных органов, после расстрела и сожжения Парламента доставили в камеру № 20 российского центра по борьбе с уголовной преступностью. Сокамерниками были заместитель председателя Московского городского совета В. Седых-Бондаренко, прежний начальник московской милиции генерал В. Комиссаров, председатель Комиссии Моссовета по законности А. Цопов, мой товарищ, член Верховного Совета России В. Любимов и др. Вместе с тем мне повезло, поскольку я не был расстрелян на месте, когда два штурмовика, поставив меня лицом к стене, спорили за «честь» это осуществить. Повезло и в том, что впоследствии был освобожден из камеры за полтора часа до того, как пришло «официальное указание» меня не освобождать. Многим другим защитникам Конституции повезло в меньшей степени. Многие погибли.