Олег Егоров - М. Ю. Лермонтов как психологический тип

Другой особенностью писателей циклотимического конституционального типа является преобладание мысли над формой в поэзии. Это связано не со степенью овладения мастерством, а изначальным «влечением к содержанию». В. П. Боткин в письме к В. Г. Белинскому от 22 марта 1842 года так охарактеризовал это свойство таланта Лермонтова: «‹…› У Лермонтова повсюду присутствие твердой, определенной, резкой мысли – во всем, что ни писал он; заметь – мысли, а не чувств или созерцаний ‹…› он не обращает большого внимания на то, чтобы мысль его была высказана изящно ‹…›» [179]С Боткиным в этом солидарен и другой видный литературный критик – С. П. Шевырев: «‹…› в них ‹стихах Лермонтова› мы видим, не столько по форме, сколько в мысли, зародыши чего-то особенного, своего ‹…›» [180]Исследователи уже в XX веке отметили данную тенденцию на философском и лингвистическом уровнях. В. Ф. Асмус писал: «Тезис о первенстве воли и практического разума ‹…› у Лермонтова выступает как органический устой его поэтического мировоззрения». [181]В. В. Виноградов развил эту мысль применительно к «влечению к содержанию» в прозе Лермонтова: «Но лермонтовский повествовательный стиль сложнее пушкинского ‹…› В нем больше „болтовни“ и больше описаний, больше авторских признаний». [182]

Однако шизотимические наслоения отражаются в прозе Лермонтова в виде патетики и риторического пафоса. Патетическая декламация свойственна многим стихотворениям и поэмам Лермонтова. Все эти признаки показательны для психики шизотимической личности, у которой «появляются пафос, известные тенденции, страстные напряжения, отрицание действительности ‹…› это искусство ‹…› резких психэстетических антитез». [183]

Описанные явления и процессы не были, однако, лишь бессознательными проявлениями неких объективных природных законов и целесообразностей в личности Лермонтова и его творчестве. Как художник Лермонтов выработал ряд приемов, которые были результатом как природных, так и вполне осознанных или культурных тенденций. Прежде всего это касается портретно-психологических характеристик персонажей его прозы. Как опытный френолог и физиономист (не даром прошло увлечение Лафатером и Галем) он показывает взаимозависимость внешности героя и свойств его психологического характера.

В деталях портретных описаний нетрудно различить характеристические особенности того или иного темперамента. Как отмечал В. В. Виноградов, «уже в стиле „Княгини Лиговской“ намечается типично лермонтовская манера детализированного индивидуального портрета, основанного на принципе психофизиологического параллелизма, на тонком психологическом анализе, иногда же и на парадоксальном истолковании отдельных примет как признаков характера». [184]

Постепенно эта тенденция закрепляется в творческой практике писателя и становится уже признаком искусства : «Эта манера психологического портрета представляет собой новое явление в истории русского искусства. Идет подбор внешних деталей, которые сразу же истолковываются автором в физиологическом , социологическом и психологическом плане как признаки разных свойств характера. Устанавливается своеобразный параллелизм внешних и внутренних особенностей личности, оправданный субъективным опытом наблюдателя». [185](курсив мой. – О. Е.)

Проблемы детства Лермонтова. Домашняя среда. Истоки неудовлетворенности. Стремление за пределы домашнего круга. Прафеномен «непрожитой жизни» предков, его влияние на психику поэта. Базальный конфликт

Исследование наследственных и конституциональных признаков подводит к проблеме детства Лермонтова. В каких условиях и как проходило формирование его личности, какие теперь уже внешние факторы пришли во взаимодействие с унаследованными и конституционными чертами его личности, в чем особенность процесса индивидуации (психологического самоосуществления личности) у Лермонтова – вот ряд фундаментальных вопросов этого периода его жизни.

До четырнадцати лет, то есть до периода ранней юности проявляются многие свойства его характера, резко бросавшиеся в глаза современникам в пору его духовной и творческой зрелости. Для исследователей ряд этих свойств всегда представлял неразрешимую проблему, а для некоторых – загадку, ответ на которую они не надеялись найти. Так, В. В. Зеньковский испытывал неизбывный скептицизм относительно душевных проблем поэта, которые он, по его словам, скрывал от окружающих и так и не озвучил в своем творчестве. «То, что волновало душу поэта, – писал протопресвитер, – что часто преждевременно прорывалось наружу, – все это лишь частично выражало жизнь души ‹…› Это сознательное закрывание самого себя было глубочайше связано с постоянной горечью, которою была исполнена душа Лермонтова, смысл и корни чего необъяснимы из его биографии». [186]