Александр Лацис - Почему плакал Пушкин?

Между тем, географический спор проясняется без особых усилий. Следовало лишь сообразоваться с обычаями того времени. В письмах, написанных по-французски, русские имена, фамилии, наименования сел и городов почти всегда вписывались по-русски. Так и в данном случае. Название – единственное слово во всем тексте написано не по-французски. Да еще и в сокращении.

В начале слова оставлены только согласные буквы. Таким способом обозначено «Првб-режie». Речь идет о правобережье Днепра, где и находилось родовое имение Воронцовой «Мошны».

Так как никакого отношения к Правобережью Собаньская не имела, остается единственный возможный адресат – Воронцова.

Прочесть слово, стоящее на месте мнимого «pouvoir», долгое время не удавалось. Относительно легко было заменить «maison» на «domain», «decide» на «de ren‹ouvelle». Когда прояснился общий смысл письма, наконец удалось разобрать, что же написано на месте «de pouvoir». Прочиталось «de s’epanouir».

Представляем сделанный заново перевод. В нем отражены изменения, обусловленные обращенностью не к Собаньской, а к Елизавете Ксаверьевне Воронцовой.

Вот что поздней осенью 1832 года позволил себе Пушкин, при живой жене, после полутора лет законного брака:

Сегодня – девятая годовщина дня, когда я впервые увидел вас.

День Св‹ятаго› В‹икентия› обновил всю мою жизнь.

Чем более размышляю о сем, тем яснее постигаю, что моя судьба неотъемлема от вашей. Я был рожден, чтоб вас любить и следовать за вами.

Все иные чаяния с моей стороны оказываются глупостью или ошибкой. Вдали от вас мне остаются лишь сетования о блаженстве, коим я не сумел утолиться.

Рано или поздно суждено, что я внезапно отрину все и явлюсь, дабы склониться перед вами.

Замысел – достичь когда-нибудь избытка, затем, чтоб обрести уголок земли на Правобережии, вот что мне по душе, вот что оживляет меня среди безумных мрачных сожалений. Там мог бы я, придя на поклонение, бродить вокруг ваших владений, нечаянно вас встретить, украдкою увидеть вас…

Был ли черновик переписан и отослан? Это нам неизвестно. Набросанный, допустим, в часы тревожных ночных раздумий, он мог быть оставлен без продолжения при ясном свете дня.

Установить тот или иной факт – это лишь половина задачи. Другая половина – объяснить смысл, истолковать. Читатели вправе попытаться самостоятельно проникнуть в подоплеку пушкинского текста.

Все трактовки письма, на вид противоположные, могут оказаться справедливы.

Письмо подлинное, реальное, обращенное к живому адресату?

Согласен.

Письмо сочиненное, своего рода художественная проза, отрывок из романа?

Тоже согласен.

Получается, что текст находится на грани между жизнью и литературой.

Не обозначился ли в письме чрезмерный крен, отход от действительной жизни? Если Пушкин ощутил такое нарушение, то он письмо переписал заново, либо не отослал, оставил незаконченный набросок в одной из рабочих тетрадей (ранее ЛБ 2373, ныне ПД-842, л. 27). Дабы не создавать впечатление, будто я первый позволяю себе сказать вслух, что письмо написано не до, а после свадьбы, то есть принадлежит Пушкину, состоящему в законном браке, цитирую примечание, сделанное М. А. Цявловским в 1925 году.

«В одной из тетрадей Пушкина имеется черновой, исчерканный набросок на французском языке, датирующийся по положению в тетради, вероятно, 1833 годом».

Мне кажется, что было бы ошибкой судить на уровне обыденном. Мол, ага, вот видите, Воронцову любил безмерно, а семейная жизнь сложилась не слишком удачно.

Не нахожу ущерба для семьи. И не усматриваю примет обманной игры в страсть. Да, тут явственны отзвуки дальние пожизненной страсти. Но не к женщине. А к своему призванию, своему служению, своему долгу.

Важнее всего на свете писательское ремесло, литература. И ради сей высокой цели могли быть дозволены любые ухищрения. Они, ухищрения, тут есть. Но вовсе не обязательно считать, что они придумывались в расчете непосредственно на Воронцову.

Пушкин в точности знал, что Воронцова обладала сильным характером и проницательным умом.

Обратимся к обстоятельствам, второй половины 1832 года.

Все остальные письма того времени адресованы пяти корреспондентам. Каждому из них, из пяти, что-нибудь да говорится в связи с тем, что поэт получил высочайшее соизволение на издание литературно-политической газеты «Дневник». По его замыслу, газета впоследствии окупится, даже принесет прибыль. Но для начала нужен оборотный капитал. Вот почему в письме к Нащокину тут же, в соседних фразах, читаем: «…покамест буду жаться понемногу. Мою статую еще я не продал, но продам во что бы то ни стало».