Галина Гампер - История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли (сборник)

Получив известие от Клер, что Гаттески и леди С. собираются издать мемуары, в которых не пощадят ее имени, Мери не поддалась панике. «Дурацкие письма» были у нее в руках, и она чувствовала себя в безопасности.

Но вот «Дж. Байрон» был ловким фальсификатором. Он нанес большой урон рукописным архивам, особенно архивам Шелли, Китса и Байрона, за сына которого выдавал себя. Что касается писем, которые он пытался навязать Мери, это были переписанные им слово в слово тексты подменных писем, причем весьма искусно был подделан почерк. В течение нескольких месяцев он продал Мери довольно много писем, но она была уверена, что у него осталось еще больше. Она ничуть не удивилась, когда он в 1847 году обратился с повторным предложением о продаже. На сей раз он стращал ее тем, что опубликует список тех писем, которые она уже выкупила.

Эти истории подорвали хрупкое здоровье Мери и отравили годы, которые могли бы стать порой спокойствия и безмятежности. Но все-таки в начале 1846 года, собравшись с духом, она приняла на себя заботы о доме на Честер-сквер, куда переехала ради Перси, решившего баллотироваться в парламент. Впрочем, Мери питала на его счет мало надежд, поскольку он никогда не поддерживал связей с людьми его положения. «Этот свой первый в жизни шаг он совершает в полнейшем одиночестве… К тому же он настолько не имеет ловкости и находчивости, что я в отчаянии», – сетовала Мери в письме к Клер. Мери была больна, утомлена, перевозбуждена и с нетерпением ожидала осени, чтобы отдохнуть за границей, прежде чем давать приемы. Полезные для карьеры Перси.

Но не успела Мери спастись бегством, как начался очередной тур вымогательства. На сей раз в роли шантажиста выступил кузен Шелли Томас Медвин. Он уведомил Мери, что готовит к печати биографию Шелли, где намерен осветить такие эпизоды, как процесс в Канцлерском суде, когда поэт боролся за право забрать к себе детей от первого брака. Мери ответила Медвину, что такую книгу писать не следует, так как она оскорбит память многих умерших и еще больше боли принесет живым, и прежде всего дочери Шелли Ианте, которая ни в чем не повинна и чей душевный мир всем друзьям Шелли следовало бы оберегать. В ответ Медвин сообщил, что уже заключил договор на такую книгу, она должна выйти в свет в течение 6 недель и не в его силах нарушить принятые обязательства. Мери воздержалась от ответа; тогда через несколько недель явилось очередное послание, в котором он недвусмысленно назначал цену за отмену публикации – якобы обнаружились новые подробности процесса в Канцлерском суде. Ей следует возместить 250 фунтов убытков, чтобы приостановить движение рукописи. Но Мери и на сей раз не отозвалась ни словом. Ей стало известно, что, вопреки утверждениям Медвина, его книгу не приняли к печати. «Попытки выманить у меня деньги натыкаются на полное мое бесчувствие, – написала она Хенту. – Я слишком настрадалась из-за таких историй в последнее время». Медвин попробовал добиться желаемого еще раз год спустя, когда написанную им биографию и в самом деле приняли к печати. Уведомленная Мери и тут не сделала ни одного ответного движения. Увидев объявление о выходе книги, она испугалась, даже захворала из-за дурных предчувствий, но твердо решила не уступать – не высылать денег. И поступила правильно – стряпня не вызвала читательского интереса, а потому не было и пересудов, которых так опасалась Мери.

Да, Мери освободилась от гнета денежных забот. Об этом времени она давно мечтала, но оно-то и оказалось горчайшим. Теперь, когда она получила наследство, жизнь предъявила ей векселя в виде измен и оскорблений, по которым ей приходилось платить. С деньгами она рассталась бы с легким сердцем, но невозможно было идти на поводу у шантажистов. Их постоянные посягательства на личную жизнь убивали ее в прямом смысле. Когда наконец она обрела мир, было уже слишком поздно.

В начале 1848 года Мери познакомилась с Джейн Сент-Джон, молодой вдовой, вскоре ставшей женой Перси. «Это все равно что получить самый крупный выигрыш в лотерее, потому что лучше и милее ее нет никого на свете, – так отзывалась Мери о своей невестке. Джейн тоже говорила о своей свекрови с любовью, в пожилые годы она вспоминала, как выглядела Мери в пору их знакомства – как была стройна и тонка, по-девически легка в движениях, как выразителен был взгляд ее глубоких глаз, как просто и изысканно была всегда одета – что-то серое, мягко струившееся.

Любовь Джейн окончательно смягчила Мери. Она наконец смирилась с пассивностью натуры Перси и радовалась, что он оставил политику, чтобы заняться своими имениями. С деньгами Джейн, влившимися в их состояние, жизнь стала еще привольней. Они ездили повсюду вместе, Мери была покорна, как тень. В Филдс-плейсе они вели очень мирное существование. «Джейн не любит общества, таковы же вкусы Перси. Для развлечения у нас есть сад, ферма, наши собаки, наши птицы, наши голуби», – дремотно перечисляет Мери свои утехи в одном из своих немногих писем, отправленных в последние годы. Внезапно свалившаяся как гром среди ясного неба Клер внесла сумятицу в тихое течение их жизни. В конце концов ее попросили не трудиться больше приезжать. «Она с двухлетнего возраста отравляет мне существование», – возроптала Мери в доверительном разговоре с Джейн.