Александр Васильев - Игры в слова. Манипулятивные операции в текстах СМИ

Указанную проблему нельзя считать специфической лишь для русской лексикографии. Х. Касарес в фундаментальном труде советовал составителю современного словаря на научной основе «быть постоянно начеку и следить за своим пером, пресекая всевозможные проявления своей личности, начиная с индивидуальной манеры выражения, т. е. со стиля, и кончая обнаружением своих симпатий и антипатий, политических взглядов, философских и религиозных убеждений и т. п… Только при этом условии это произведение будет принято всеми читателями как плод честного, серьезного и беспристрастного исследования» [Касарес 1958: 159 и др.]. Можно, конечно, предположить, что добросовестные лексикографы будут пытаться каким-то образом следовать приведенным рекомендациям, но уже очевидно, что издаваемые сегодня словари так же несвободны от идеологической составляющей, как и их предшественники. Лексикография – неотъемлемый компонент идеологического обеспечения социума, а потому появление толкового словаря «без идеологии» пока весьма гипотетично.

Упования некоторых авторов на чудодейственную помощь суперобъективных компьютеров в словарной работе, особенно в ее дефиниционной части, вряд ли обоснованны (ведь и компьютерные программы составляются людьми). «На смену человеку-лексикографу едва ли придет машина-лексикограф… Словарь – это воплощенный критерий лингвистических теорий, и сложное и тонкое дело лексикографии – это не какая-нибудь вспомогательная операция, которую просто формализовать» [Трубачёв 2004: 160].

Ряд исследователей полагает, что сегодня в России отсутствует система фундаментальных ценностей, приемлемых и разделяемых большинством членов социума. Как правило, это объясняют (и справедливо) прежде всего ликвидацией прежних, советских, аксиологических ориентиров. Ср.: «В результате слома социально-политической, культурной системы советского общества произошло разрушение ценностно-идеологического стержня культуры. Образовался идеологический вакуум, который искусственно пытаются заполнить религией» [Максимов 2006: 215]; «В настоящее время в российском обществе не сложилось сколько-нибудь устойчивой системы ценностей, поскольку старые, как система, утеряны, а новые не складываются из-за конфликта культур» [Гусар 2008: 33]. – «Люди, которым приходится жить во время радикальных трансформаций, испытывают ощущение бессмысленности бытия. Распад Советского Союза и разрушение социалистической программы поведения вызвали у миллионов советских людей состояние социального шока. Неполных два десятилетия, которые прошли после этого события, еще не сформировали устойчивую систему категориальных и ценностных ориентаций» [Лобас 2009: 74] и др.

Одна из причин отсутствия такой системы видится в резкой дифференциации и поляризации российского социума [Гусар 2008: 31]; более того: «Можно миллион раз говорить о формировании гражданского общества в России, но это не изменит самого ужасного: у нас и просто общества уже нет. Оно распалось и разложилось [вряд ли само по себе. – А. В .]. Мы теперь намного дальше от самого понятия “общество”, чем в Советском Союзе 1980-х гг… Это уже не общество. Это – банка со скорпионами, которые норовят сожрать друг друга» [Калашников 2003: 190]. Несомненно, что кому-то такое положение дел очень выгодно: divide et impera…

Верны определения другой, связанной с названной выше, причины сложившейся аксиологической ситуации, которая, судя по многим признакам, будет сохраняться и в дальнейшем. Это – отсутствие у государства не только мобилизующих ценностей и идеалов, но и «внятных и всеми поддерживаемых целей общественного развития» [Максимов 2006: 216]. Понятно, почему стало возможным и это: «Разрушая прежний строй, мы отказались не только от державных, но и от внятных гуманитарных целей государственного существования. А если нет цели, нет и ответственности за ее достижение» [Поляков 2005: 278].

Между тем, радикально перечеркнутая прежняя аксиологическая шкала была во многих своих ипостасях идеологически перекрашенной и политически модернизированной преемницей более ранней. «Заместившая христианскую систему ценностей система ценностей социалистических, вобрав в себя значительную часть библейской догматики, во многом соответствовала ключевым концептам русской культуры [18] Культуры, которую всячески пытались изжить духовные предтечи перестройщиков-реформаторов. Один из них, В. Блюм, писал в 1925 г. по поводу содержания музыкальных радиопередач: «…Нужно ли эту стотысячную аудиторию так глушить чайковщиной… Традиционное беспробудное народничество совершенно безнаказанно тут “правит бал”… Высшая похвала композитору – провозглашение “национальности”, “самобытности” его музыки. Даргомыжский, оказывается… “был один из первых, положивших начало русскому направлению в национальной русской музыке”… Ведь это же устарелый, вопиющий вздор…» (цит. по [Булгаков 1989: 121]). , выражая мировоззрение крестьянской соседской общины. Традиционная советская система ценностей уклонялась в сторону коллективистских ценностей… Чувство коллективизма, труд на благо общества, патриотизм, взаимовыручка, сострадание, совесть, равнодушие к материальным благам – такими были качества, суть базовые ценности настоящего человека » [Гусар 2008: 31–32].