Евгений Жаринов - От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Если Лютер косвенно через учение пиетизма повлиял на возникновение этики и эстетики романтизма, а романтизм, в свою очередь, породил многие жанры массовой беллетристики, то логично предположить, что современная культурная ситуация каким-то образом предопределена была все тем же протестантизмом.

Трудно не согласиться с рассуждениями Э. Фромма по этому вопросу. Фромм считает, что концепция человека, по Лютеру, отражает следующую дилемму: «Человек свободен от всех уз, некогда связывающих его с духовным авторитетом, но эта же свобода делает человека одиноким и беспокойным, она поражает его чувством своей личной незначительности. Теология Лютера создает впечатление беспомощности и сомнения… В психологическом смысле его концепция веры означает: если вы полностью подчинитесь, если сами признаете свою личностную незначительность, то всемогущий Бог, может быть, полюбит вас и займется вашим спасением».

Фромм в своих рассуждениях заходит настолько далеко, что видит в лютеранстве даже прообраз гитлеровского режима и тоталитаризма с властью одной сильной пассионарной личности. Но романтики и стремились утвердить власть личности над толпой, и наиболее ярко это проявилось в их концепции так называемого романтического злодея.

Западные исследователи, занимавшиеся жанром «horror», или романом ужасов, сами выводят генезис этого явления современной массовой беллетристики из традиций готического романа. Так, П.М. Саммон именно с романа «Замок Отранто» Г. Уолпола (1764) и «Монах» М. Льюиса (1796) начинает историю современного «horror», которая была продолжена сначала Э.А. По («Падение дома Эшеров»), Готорном, а в XX веке Лавкравтом и др. С этим вполне согласны такие критики, как Л. Персон, Р. Хаджи и др. Один из популярнейших авторов жанра «horror» С. Кинг в своей исследовательской книге «Танцы в стиле макабр» также говорит о готической традиции и о влиянии Э. По и Готорна на свое творчество.

Наиболее полный и всесторонний анализ собственно пуританской литературы на американской почве XVII–XVIII веков сделал П. Миллер. Он заложил фундаментальные основы, на которых стало возможным дальнейшее изучение и осмысление роли пуританства в американской литературе.

Л. Фик, Р. Мейл, А. Донохью дали свою оценку влиянию религиозного мировоззрения Готорна на характер его произведений. Л. Томпсон, У. Брасуэлл исследовали в свое время отношение другого американского романтика, Г.Мелвилла, к пуританской религии. Приблизительно та же картина наблюдается и в жанре «фэнтези». Зародился он в русле викторианского неоромантизма, во многом под влиянием так называемого ирландского и кельтского возрождения конца XIX – начала XX века (Йейтс, О’ Кейси и др.). «Отцами» этого жанра считаются такие писатели той поры, как лорд Дансени, Эддисон и Д. Линдсей. Именно об этом пишут в своих исследованиях Л. Эйселей и О. Прескотт.

Вышеперечисленные факты еще раз подтверждают мысль о том, что многие, если не все, жанры современной массовой беллетристики имеют романтические корни. Так, К.Брук-Роуз прямо заявляет о невозможности средствами реализма передать опыт XX века со всем его ужасом и безумием. Он говорит о том, что на современном этапе даже постмодернизм все чаще и чаще обращается к «технике научной фантастики» (здесь следует сказать, что под техникой научной фантастики исследователь имел в виду не традиционную «Science Fiction», а своеобразное смешение жанров, куда попали и «фэнтези» и «horror»).

Но вернемся к проблеме романтизма и сопутствующего ему дьяволизма. Этот романтический дьяволизм, как известно, нарушал устоявшиеся нормы и был явлением эпатажным, вызывающим и, казалось, подрывал все устои предшествующей классической культуры. Путешествия в пространстве и времени, гипертрофированная динамичность сюжета, мелодраматизм, устойчивые приемы, позволяющие говорить о так называемой интертекстуальности романтических текстов, увлечение ужасным и готическим, т. е. варварским, неизбежно нарушали представления о норме, которые были выработаны еще классицизмом и Просвещением.

М.М. Дунаев пишет по этому поводу: «Не кто иной, как Кальвин учил, что именно Бог является источником зла для человека, что зло осуществляется по воле создателя, хотя для Самого Бога это злом быть не может, потому что у Него совершенно иные критерии оценки всех явлений. И это должно рождать в человеке протест. Романтизм, возникающий на этой основе, правильнее было бы назвать не революционным, а богоборческим…».