Владимир Елистратов - Неопавшие листья русского языка

По всей видимости, стратегически очень верной была бы постановка вопроса о реанимации термина «волость», возможно, в качестве обозначения административно-территориальной единицы или в качестве наименования некоего местного общественного органа самоуправления, вроде совета.

Вообще необходимо воздержаться от употребления слова «власть» в негативном контексте. Не надо «ругать власть» — не потому, что ее «управленцев» не за что ругать и критиковать, а потому, что это семантически бессмысленно и совершенно неконструктивно (это все равно что ругать землю, которая ни в чем не виновата, или критиковать желание любого нормального человека навести порядок). И кроме того: употребляя это слово в негативных или утилитарных контекстах, мы не добьемся ничего, кроме его дальнейшего выхолащивания.

В лингвокультурософии неоднократно и настойчиво поднимался вопрос о соотношении слов «свобода» и «воля» (эту проблему обсуждали Бердяев, Франк и др.). И всячески подчеркивалось, что «воля» является специфически русским концептом.

Этимологически слово «воля» достаточно прозрачно и имеет массу прекрасных аналогов в индоевропейских и, особенно, в славянских языках.

Практически все этимологи отмечают родство данного слова со словами «велеть» и «довлеть».

По сути, речь идет о некой «внутренней» и «внешней» императивности, об их гармоничном существовании.

«Воля» — это двухвекторная свобода: с одной стороны, человек-микрокосм «хочет» быть свободным перед внешним миром (так называемая внутренняя свобода), с другой — внешний макрокосм «разрешает» человеку-микрокосму осуществлять свою свободу (так называемая внешняя свобода).

В современных словарях концепт «воля» представлен расколотым на два омонима. При этом данный «раскол» представляется мне довольно искусственным.

Первый омоним имеет четыре значения: способность осуществлять желание, сознательное стремление к этому осуществлению, пожелание, требование, возможность распоряжаться, власть.

Второй омоним двухзначен. Это:

свобода проявления (в проявлении чего-либо),

свободное состояние в разомкнутом, свободном, вольном пространстве (не взаперти, не в тюрьме, не в лагере и т. п.).

Первый омоним говорит о том, что человек 1. способен, 2. хочет, 3. открыто выражает свое желание и в результате 4. потенциально властен над миром.

«Я могу, хочу, требую и добиваюсь этого».

Второй омоним говорит о том, что человек 1. проявляет свое желание «на деле» и 2. осуществляет желание в открытом пространстве макрокосма.

С точки зрения русской доктрины, эти омонимы необходимо объединить в многозначное синкретическое единство: человек может («сила воли»), хочет («воля к победе»), артикулирует желание («последняя воля»), тем самым становясь потенциальным победителем («это в его воле»), поступает согласно своему желанию («взял волю делать что-либо») и достигает размыкания макрокосма («выпустить на волю»).

Мы видим полный цикл взаимодействия микрокосма и макрокосма, а также, что особенно важно, — взаимодействия мезокосма («народ») и макрокосма («народная воля», «воля народа»).

Слово «враг» заимствовано в русский язык из церковнославянского. Исконно же, по-древнерусски, оно звучит как «ворог».

Ясно, что слово «враг» — антоним слова «друг» (враг — это «не друг»). И если корень «друг» и все его производные несут в себе идею объединения, взаимности, сплочения, добра и любви, то «враг» — это разъединение, ненависть и весь спектр отрицательных значений.

Первоначально слово «враг» («ворог»), по сути дела, было антонимом слова «Бог». Потому что враг — это прежде всего черт, дьявол, сатана, «нечистый». Враг — это Антибог, богоборец и все, что он несет с собой.

Этот корень есть во многих индоевропейских языках, и значения у него самые разнообразные: черт, дьявол, нужда, злой, беда, гнать, преследовать, раб, теснить, болезненный, чахнуть, убийца, проклинать и множество других. Если собрать их, получится впечатляющий перечень всего плохого, что может произойти с отдельным человеком, с людьми, с миром в целом.

Но если попытаться проникнуть в, так сказать, этимологическое основание этого слова, то мы увидим, что, как ни странно, оно совсем даже не безоговорочно отрицательное. В ряде языков этот корень связан с идеей любви и работы.

Сейчас в нашем так называемом объединенном сознании мы не вкладываем в слова «любовь» и «работа» какого-то особенного глубинно-семантического смысла. Ну, полюбил, разлюбил, пошел на работу, пришел с работы… Наши древние предки, в отличие от нас, понимали работу и любовь именно магически.