Владимир Елистратов - Неопавшие листья русского языка

Уму явно чего-то не хватает. Он не самодостаточен. В чем-то даже ущербен.

Тысячу с лишним лет назад в древнерусском языке «ум» значило и мысль (понимание), и душу, а «разум» понимался не только как рассудительность и разумение, но и как знак, указание.

Вообще корень «ум» осознавался значительно шире и был связан с чувством, верой, интуицией, даже инстинктом, хотя тогда наши предки, разумеется, таких слов не знали.

Этимологически «ум» состоит из корня «у» и суффикса «м».

Древнеиндоевропейское у (ау, ав) вбирало в себя два смысла: идею понимания, осознания и идею восприятия окружающего мира органами чувств. То есть быть умным — это и понимать, и чувствовать мир, а значит — видеть его полно, адекватно. Образно говоря, и головой, и сердцем (а также глазами, ушами, кожей и всем, чем можно).

Очень важно знать, что слово «ум» по происхождению тесно связано с такими словами, как «явиться», «явно», «явь», «наяву». Получается, что быть умным — значит видеть мир «явно», «наяву», то есть таким, какой он есть, а не таким, как им его хочет видеть наша сухая «мозговая» логика, «рационально просчитывающая» реальный мир.

«Ощущение» («чувствование») и «понимание» («осознание») должны идти вместе. Поодиночке они ущербны.

Русский язык «компенсировал» современное однобокое понимание «ума» словом «мудрость».

Хотя слово «ум» и «мудрость» в словарях синонимов обычно стоят рядом, мы помним, что синонимы — это слова, близкие по значению, а не одинаковые. Согласитесь: «мудрый человек» и «умный человек» далеко не одно и то же. Можно даже сказать, что это совсем разные люди. «Ум» — это, выражаясь математическим языком, «необходимое, но недостаточное». Умного может постигнуть «горе от ума», умный может оказаться «в дураках». А мудрый — выше этого. Он обладает больше чем умом. Он видит мир цельным, «явным», потому что и воспринимает его всеми имеющимися у него душевными, духовными и интеллектуальными возможностями.

Что такое «сойти с ума»? Это значит перестать видеть мир таким, как он есть на самом деле, «умобредодствовать», «доумствоваться до безумия», как говорили в XVIII–XIX веках.

В тех же XVIII–XIX веках говорили об «умовредительстве», «умоииступлении», «умогубительстве», «умопритуплении», «умоодурении» и «умокичении». И все эти и многие другие слова подразумевали, что ум в «гордом мозговом (интеллектуально-рассудочном) одиночестве», без союза с душой, чувством представляет собой весьма и весьма опасную силу, таящую в себе огромный деструктивный, саморазрушающий потенциал.

Современный рациональный прагматизм всячески «продвигает» идею самодостаточности ума. Вроде бы жизнь можно математически просчитать. Интеллектуально систематизировать, статистически «пропрогнозировать».

На эти грабли человечество наступало уже не один раз.

Может быть, пора вернуть «уму» то, что он утратил со времен древнего «у»?

Хлеб, если выражаться современным расхожим эпитетом, — культовое слово в русском языке. И не только в русском — в абсолютном большинстве языков мира.

Огромное словообразовательное гнездо (от «хлебопашества» до «нахлебника»), десятки и сотни устойчивых выражений (от «хлеб — всему голова» до «и то хлеб»). Казалось бы, с хлебом, как говорится, все ясно.

Но далеко не все ясно с этим словом.

Этот вроде бы широко употребительный корень тем не менее весьма загадочен с точки зрения своего происхождения, этимологии.

Может быть, это древнегерманский корень. Из германских языков он попал не только в русский, но и в финский, и эстонский. В английском языке (английский язык относится к германской группе) есть такое слово: «loaf» — булка, кочан, голова. Так вот оно одного происхождения с нашим «хлебом».

Может быть, «хлеб» восходит к еще более древним временам и родственно, например, латинскому слову «libum» — жертвенная лепешка. Заметим: «жертвенная». То есть хлеб всегда во все времена и везде был предметом культа, «магической субстанцией».

Есть версия, что оно произошло из уральских или алтайских языков.

Существует даже гипотеза, что наш родной хлеб — древнекитайское слово, которое звучало примерно как «глиэп» и означало — рис, зерна риса. Это что же такое получается? Наш любимый «каравай-каравай», который мы испекли на чьи-то там именины и который выбирает, кого хочет, выбирает китайский рис?..

Так или иначе, первоисточник этого слова неизвестен. Пока. Потому что лингвисты-этимологи работают, и рано или поздно мы все-таки узнаем, кто же наш хлеб — «немец», «итальянец» или «китаец»? Но мы видим, что даже сама тайна слова играет объединительную роль: германцы, русские, китайцы — все они, так сказать, этимологические «сохлебники».