Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Брак Ахматовой с выдающимся востоковедом Владимиром Казимировичем Шилейко (наст. имя Вольдемар-Георг-Анна-Мария; 1891–1930) был официально зарегистрирован в декабре 1918 г. В газетной публикации отрывков из НБН о Шилейко рассказано подробнее, чем в книжном:

“Брак Гумилева и Ани Энгельгардт не был удачным. Но еще худшим оказался брак Анны Ахматовой с Шилейкой.

– Впрочем, иначе и быть не могло, – говорил Гумилев. – Для меня так и осталось тайной, почему она вышла за него. Кому она этим мстила? Мне или себе? Или нам обоим? Но ведь слепому было ясно, что это безумие. Это все равно что

Почему Анна Ахматова выбрала именно самого неподходящего из всех своих поклонников, самого невозможного. Будто она нарочно искала гибели. Ведь вы же знаете Шилейко. Как она могла?..

Да, я знала Шилейко. Он читал у нас в Литературной Студии фонетику, хотя его специальностью была ассирология и он уже приобрел известность не только в России, но и заграницей, как ассиролог.

Университета он так и не кончил, а остался вечным студентом. Все в нем, начиная с его внешности, поражало. Высокий, страшно худой, сутулый, весь какой-то обугленный, с глубоко-сидящими глазами, всегда небритый, он зимой и летом ходил в солдатской шинели, никогда, даже в самую сильную жару, не снимая ее. Он говорил отрывисто, глухим голосом, нервно покашливая.

Гумилев утверждал, что он выскочил прямо из романов Достоевского.

Да, действительно, он казался персонажем Достоевского. Не только по внешности, но и по характеру. В его присутствии я всегда чувствовала себя как-то неловко, и я, несмотря на мою «страсть к учению», очень редко посещала его лекции.

Как-то, когда мы возвращались вместе с Гумилевым из Дома Искусств, он снова заговорил о Шилейко.

– Могу себе представить, какая пытка совместная жизнь с этим истерико-неврастеником. Ах, до чего мне жаль Анну Андреевну!

– Знаете, – продолжал он с раздражением. – Ведь Шилейко ее дико ревнует ко мне. До сих пор. И к Левушке ревнует. Когда я при встрече спрашиваю, как поживает Анна Андреевна и передаю ей привет, он весь передергивается и кусает губы, чтобы – чувствую – не послать меня к черту.

И вместе с тем, какой благородный. Но тоже с вывертом. Вот на прошлой неделе я сижу у себя, перевожу «Орлеанскую Деву». Стук в кухонную дверь. Паша дома, и я не иду открывать. Проходит несколько минут. Я продолжаю работать. Значит померещилось, или стучали к соседям по площадке. Поднимаю голову и вижу, Шилейко стоит на пороге и странно смотрит на меня. Я встаю, подхожу к нему: – Здравствуй! Я очень рад, что ты пришел.

Он продолжает все также стоять. Не берет моей руки и молча на меня смотрит. Я подвигаю ему кресло к печке: – Садись. Отогревайся. Ведь мороз какой! Сейчас Паша нам чаю принесет. – А он молчит. И вдруг:

– Я вчера о тебе отвратительно, несправедливо и грязно говорил. Я пришел просить у тебя прощения. Прости меня, Христа ради!

Я опешил от удивления. А он кинулся ко мне, схватил мою руку, поцеловал и выбежал из комнаты.

Я так расстроился, что уже не мог продолжать работать. Ах, бедная Анна Андреевна! Это он ей, наверно, опять сцену ревности устроил. Из-за меня.

Я передаю то, что слышала от Гумилева, но не ручаюсь, что он не сгущал краски.

Ведь не только Шилейко ревновал Ахматову к Гумилеву, но и Гумилев ревновал Ахматову к Шилейко и, конечно, не мог судить о нем беспристрастно.

О благородстве, доброте, щедрости и о странностях Шилейко рассказывал мне и Георгий Иванов.

Помню такой характерный случай. Как-то Георгий Иванов зашел к Шилейко. Тот принял его с чисто восточным гостеприимством, и не зная, чем бы еще доставить удовольствие гостю, показал ему коллекцию своих сокровищ.

Георгий Иванов совершенно не интересовался ассирологией и египтологией и только из вежливости хвалил сокровища.

– Нет, ты обрати внимание на эту ручку мумии. Она просто божественна.

И Шилейко, увлекаясь, прочел ему целую лекцию о мумиях.

Георгий Иванов, удерживая зевоту, делал вид, что внимательно слушает и восхищается «божественной ручкой».

После чего, опасаясь продолжения объяснений, он стал спешно собираться домой, несмотря на уговоры Шилейко.

Спускаясь по лестнице, он засунул руку в карман за перчатками. В кармане, кроме перчаток, лежал твердый, завернутый в бумагу предмет. Развернув его, Иванов с ужасом и отвращением обнаружил «божественную ручку» и сразу вернулся к Шилейко. Но Шилейко ни за что не соглашался взять обратно ручку мумии.