Дышит горячими смолами сосновый лес.
Мы на теннисе тренируемся вдвоем
Он просит меня все о том же и умоляет ответить “Jes” [52] Так!
,
Я бросаю ракетку и ухожу в дом.
Потом – темнеет ясность небес.
Мне страшно в лесу, когда темно,
И я говорю: “Ну, хорошо, теперь – Jes”,
А он отвечает: “О, miss, теперь – no”.
(261, с. 5)
Вы боитесь? Вы правы. Я могу сломать ваши пальчики.
Я – косолапый медведь, а вы – кружевная.
Ваши губы – медовый цветок, ликерный бокальчик,
А я – косолапый, я знаю.
Что же делать? Я люблю ваши руки, глаза и улыбку и рот.
Что же делать медведю? Он любит мед.
(262, с. 5)
Вера Михайловна Инбер (1890–1972) к 1919 г. издала уже две книги стихов: “Печальное вино” (Париж, 1914) – ее ретроспективно назвал “модной” в своей повести “Перед восходом солнца” Зощенко (151, с. 63) – и “Горькая услада” (Пг.—М., 1917). Приведем здесь одно стихотворение из второй книги:
Он был напудрен и в гриме.
Он сказал мне, стоя у кулисы:
– Я недавно слыхал ваше имя
У одной нашей актрисы.
Кусая свой рыжий волос,
Я спросила: – Да? Ну, и что же?
Он ответил, понизив голос:
– Вы совсем на себя не похожи.
Рабочие, нам мешая,
Тащили картонные скалы.
– Я думал, что вы большая,
А вы дитенок малый.
И он ушел на сцену, дождавшись знака,
А я не знала,
Смеяться мне или плакать.
(163, с. 52)
Источник двух поэтических строк, приводимых в комментируемом фрагменте, нам обнаружить не удалось. Возможно, они имели лишь устное хождение или же О. сочинила их в качестве пародии на стихи графоманствующих поэтесс специально для НБН.
С. 37–38 Я сижу на сафьяновом красном диване… – …мой ласковый друг. – Это стихотворение не только ни в какие книги О., но, по-видимому, и в ее журнальные публикации никогда не входило. Сравните в финале стихотворения Ахматовой “Маскарад в парке” (1910), вошедшем в ее первую книгу “Вечер”:
И бледный, с букетом азалий,
Их смехом встречает Пьеро:
“Мой принц! О, не вы ли сломали
На шляпе маркизы перо?”
(23, с. 52)
С. 38 …автор “Чужого неба”. — Речь идет о четвертой (на титульном листе она обозначена как третья) книге стихов Гумилева, вышедшей в 1912 г.
С. 39 …и пожмет мне руку своей длинной, узкой рукой. – Руки Гумилева были для знавших поэта женщин одним из главных маркеров его внешности. Сравните, например, в дневнике влюбленной в Гумилева Ольги Гильдебрандт-Арбениной: “…я скучаю по тем рукам” (11, с. 363), в мемуарах Иды Наппельбаум: “Великолепные узкие руки с длинными тонкими пальцами. Я много наблюдала их игру” (137, с. 180), а также в двух стихотворениях о Гумилеве, вошедших во “Двор чудес” самой О.:
Мы прочли о смерти его,
Плакали громко другие.
Не сказала я ничего,
И глаза мои были сухие.
А ночью пришел он во сне
Из гроба и мира иного ко мне,
В черном старом своем пиджаке,
С белой книгой в тонкой руке . —
И сказал мне: “Плакать не надо,
Хорошо, что не плакала ты;
В синем раю такая прохлада,
И воздух тихий такой,
И деревья шумят надо мною,
Как деревья Летнего сада”.
(265, с. 7)
Белым полем шла я ночью,
И странник шел со мной.
Он тихо сказал, качая
Доброй, снежной головой:
А он стал злой и веселый,
К нему подползла змея,
Под тонкой рукой блестела
Зеленая чешуя.
– На земле и на небе радость,
Сегодня Рождество.
Ты грустна оттого, что не знаешь,
Сейчас ты увидишь его.
Год прошел и принес с собою
Много добра и много зла,
И в старинный дом на Шпалерной
Я походкой робкой вошла.
И поэт прошел предо мною,
Сердцу стало вдруг горячо.
И тогда сказал мне странник:
– Через правое взгляни плечо.
Низкая комната. Мягкая мебель,
Книги повсюду и теплая тишь.
Вот сейчас выползет черепаха,
Пролетит летучая мышь.
Я взглянула. Он был печальный,
Добрый был он, как в стихах своих,
И в небе запели звезды,
И ветер холодный стих.
Но все спокойно и просто.
Только совсем особенный свет.
У окна папиросу курит
Не злой и не добрый поэт.
И опять сказал мне странник:
– Через левое плечо взгляни.
Я взглянула. Поднялся ветер,
И в небе погасли огни.
(Там же, с. 34–35)
Интересно, что в седьмой строфе этой редакции второго из приведенных стихотворений вместо улицы, на которой жил Гумилев, упомянута та, где располагался дом предварительного заключения, куда поэт был помещен после ареста в ночь с 3 на 4 августа 1921 г. Во всех последующих редакциях Шпалерная была переправлена на Преображенскую, на которой Гумилев действительно жил.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу