Вывод. Введение новых иностранных терминов не вызывается необходимостью: есть равносильные и равноточные русские слова.
Ненужные иностранные слова — вид засорения русского языка...
Мы за слова «электричество» и «радио», но против слов «фрыштыкать» и «пролонгировать»...
* * *
А теперь — об одной любопытной эволюции слова.
«Автомобиль» — «мотор» — «машина»...
Собственно говоря, «официально» никакой словесной эволюции нет: «автомобиль» (от греческого «аутос» — «сам» и латинского «мобилис» — «движущийся», то есть «самоход»), получивший свое наименование при рождении в конце прошлого века, до сих пор называется «автомобилем». (Правда в производных словах это название для удобства сокращено до «авто»: «автодело», «автодеталь», «автолюбитель», «автогонки» и т. д.)
Но рядом с этим названием вскоре (в начале XX века) появилось другое: в разговоре, в быту всё чаще стало звучать слово «мотор»...
Люди старшего поколения должны хорошо помнить это. Прокатные автомобили, ездившие по определенной таксе, официально так и назывались: «таксомоторы». Это слово опять-таки наша скороречь сократила до «такси» (слово существует до настоящего времени). Сохранилось воспоминание о «моторе» и в словосочетании «таксомоторный парк».
В газетах в начале XX века писали: «Лошадь испугалась мотора и понесла», «собака попала под мотор», — и все понимали, что это произошло на улице и речь идет не о заводском моторе, а об автомобиле. На сцене шел фарс «Мотор любви».
Однако слово «мотор» (для определения автомобиля) постепенно стало забываться: его вытеснило странное по неопределенности слово «машина»... Это само по себе удивительно. Ведь XX век — век машин. Если в середине
XIX века, когда появилось железнодорожное сообщение, вместо «приехать на поезде» кое-кто говорил «приехать на машине, то непонятно, почему рядом со «швейной машиной», «пишущей машинкой» и сотнями других машин возникло слово «машина» как синоним автомобиля. А между тем так именно и произошло...
Почему автомобиль — название довольно длинное и не для всех понятное — не превратился, по аналогии с «аэропланом», ставшим «самолетом», в «самоход», «самовоз» или «самокат»?
Непопятно.
Итак, «автомобиль — мотор» стал называться «машиной». Мы говорим: «Я приехал на машине», «у него своя машина», «персональная машина», «служебная машина», — и всем ясно, о чем идет речь. Вызывая такси, вы не говорите: «Можно получить автомобиль?», а «Можно получить машину?» И слышите в ответ: «Вам легковую или грузовую?» Впрочем, за самое последнее время, у слова «машина» появились «соперники» — марки автомобилей. Всё чаще и чаще слышишь: «К вам выходит "Победа"», «он приехал на "Волге"», «у него свой "Москвич"», — и т. д.
Видимо, это показатель и следствие того, что «машин» появилось очень много и что они прочно вошли в быт...
А что произошло с названиями других средств сообщения?
Здесь сказалась техническая революция: «век пара» сменился «веком электричества», а последний стоит на пороге перехода в «век атома». «Паровоз» (первоначально «локомотив») сменился «тепловозом» и «электровозом» — в просторечии «электричкой»... На очереди «атомовоз».
Ту же эволюцию проделывает «пароход», ставший «теплоходом» и «электроходом» и становящийся «атомоходом».
Любопытно отметить, что при своем рождении пароход носил в России название «пироскаф», а «пароходом» назывался... паровоз! Об этом очень ясно поется в «Попутной песне» М. И. Глинки на слова Н. В. Кукольника, где первая строка, повествуя о железной дороге, сообщает:
«Дым столбом кипит, дымится пароход...»
Однако вскоре слово «пароход» ушло с железной дороги и «перешло па воду».
Таковы иногда приключения слов!
* * *
До сих пор мы говорили о ненужном употреблении иностранных слов. Теперь поговорим о неправильном их применении.
Происходит это оттого, что говорящему самому не ясен смысл слова и он, руководствуясь случайным звуковым сходством с совершенно другим словом родного языка, начинает употреблять иностранное слово в совершенно ином значении, то есть абсолютно неправильно.
Интересный пример такого неправильного употребления иностранного слова в русском языке дает В. И. Ленин в заметке «Образованные депутаты», напечатанной в «Правде» 23 апреля 1913 года. Поводом для заметки явилась речь депутата-октябриста Люца, заявившего в государственной Думе, что депутаты-большевики «стремятся будировать чувства рабочих для того, чтобы их поднять на какие-нибудь эксцессы».
Читать дальше