Борис Бычевский: Маршал Говоров

В военных кругах еще задолго до того, как стать известным полководцем, Леонид Александрович Говоров слыл необщительным человеком с нелегким характером. Редко кто мог похвастаться, что видел его улыбающимся, и почти никто — смеющимся. Одни отзывались — «сухарь», другие — «молчун», но почти все — «светлая голова».

Ушел он из жизни рано, в 58 лет. Однако его жизнь прошла через многие большие события.

Труд для защиты социализма с оружием в руках стал для Говорова главным содержанием жизни, по существу, ее целью. Но труд этот именуется также и наукой, и искусством. Говоров, как и некоторые другие наши современники, был человеком именно такого труда.

Вероятно, по этой причине военно-биографический очерк о нем трудно, может быть, и невозможно писать однопланово. Жизнь, труд, служебная карьера, а значит, и судьбы военных в большей степени, чем у людей других профессий, пересекаются и взаимовоздействуют. Кроме того, их судьбы становятся особенно яркими в грозовые годы войн, когда события развиваются в стремительном темпе.

Обычно, повествуя о примечательных людях, правомерно начинают с дней их детства, юности. Но в этой книге не менее правомерным будет отступление от такого правила.

Леониду Александровичу Говорову минуло 45 лет, когда ход событий привел его в те места, где в юности произошел первый крутой поворот в его судьбе. Их было порядочно, крутых поворотов, к ним мы еще вернемся, но начнем все же с Ленинграда, осажденного немецко-фашистскими войсками. Туда ранней весной 1942 года летел генерал-лейтенант артиллерии Говоров.

Ночи стали почти белыми. Однако и к пяти часам утра в Смольном еще зашторены окна. Человеку, не искушенному в военной маскировке, весь квартал Смольного снаружи покажется группой нежилых зданий с примкнувшим пустынным парком. Стены и кровли домов окрашены в несколько контрастных тонов, и поэтому их характерные контуры стали неприметными. Входная аллея и подъезд к Смольному перекрыты маскировочными сетями на высоких столбах. На сетках нашита пятнами серая и белая мешковина. Этот камуфляж от воздушного наблюдения скоро сменится на зеленый.

Около Смольного в этот час тихо, безлюдно. Да и в самом здании, в его длинных, по-старинному гулких коридорах не заметишь напряжения, свойственного обычно крупному командному пункту. Тихо сменяются часовые на лестничных клетках и у некоторых дверей, неторопливо как будто проходят командиры с картами, телеграфными лептами.

За этим строгим спокойствием не каждый уловит беспокойный, бессонный пульс командного пункта осажденного Ленинграда. Здесь под одной крышей расположены и штаб фронта, и обком, и горком партии, и горисполком. Линии связи из Смольного идут и в штабы армий, дивизий по кольцу блокады, и в партийные комитеты заводов, и в партизанские отряды в тылу у фашистов. В Смольном па учете каждый килограмм хлеба, доставленный населению и солдатам по ладожской Дороге жизни. Через Смольный осажденный город Ленина связан с Москвой, со всей Родиной.

Вот по этой причине и четыре-пять часов утра лишь условно можно считать концом рабочего дня штаба. А может быть, и началом... Обычно в это время начальник штаба фронта генерал-лейтенант Дмитрий Николаевич Гусев и начальник артиллерии полковник Георгий Федотович Одинцов докладывают члену Военного совета Андрею Александровичу Жданову оперативную сводку за истекшие сутки.

Так было и в двадцатых числах апреля 1942 года. У Жданова несколько болезненное, слегка отекшее лицо, его сильно мучает астматический кашель. Временами он закуривает специальную лечебную папиросу: становится как будто легче.

Генерал Гусев, докладывая обзор боевых донесений войск, особо выделяет те места, где говорится о количестве немецко-фашистских солдат и офицеров, уничтоженных снайперами-истребителями в различных дивизиях фронта.

Жданов делает временами пометки в маленькой записной книжке.

Внимание и начальника штаба и члена Военного совета к боевой деятельности снайперов — не мелкий штрих для оценки обстановки на переднем крае блокады города. Конечно, артиллерийские снаряды берегут, как хлеб, выдают дивизиям и учитывают почти поштучно, однако размах снайперского движения связан не только с экономией снарядов в осажденном городе. Немецкие фашисты вызвали такую форму истребительной войны бесчисленными злодеяниями по отношению к мирному населению города и оккупированных районов.