И, наконец, еще одно сопоставление. В «Каштанке» это сцена, где мальчик дает собаке проглотить привязанный за нитку кусочек мяса, а затем выдергивает его обратно. Эта сцена в рассказе как-то особенно выделяется и воздействует на читателя почти физиологическим образом, так, что даже спустя много лет и забыв многие детали он помнит именно это место.
Нечто похожее есть и в гоголевской повести, а именно в сцене, где происходит уже приводившийся выше разговор Ивана Ивановича с нищенкой. Хотя ситуация здесь иная, поскольку это слова, а не физические действия, все же данный диалог стоит выделить особо. По степени жестокости и изощренности происходящего ничего похожего мы в гоголевской повести больше не найдем.
Сравнившая себя с голодной собакой нищенка испытывает нечто похожее на то, что чувствовала собака в чеховском рассказе. Сама форма события, его организация здесь та же самая; разница лишь в том, что все происходит не на самом деле, а на словах: «…что же, тебе разве хочется хлеба?», и затем через некоторое время: «…так тебе, может, и мяса хочется?». Иван Иванович как будто дает несчастной женщине почувствовать вкус еды, проглотить ее, а затем выдергивает эту еду обратно. Нищенка как будто верит, что хлеб и мясо вполне реальны, что она вот-вот получит их из рук Ивана Ивановича, поэтому она сама протягивает ему руку, со словами: «Да все, что милость ваша даст, всем буду довольна». И хотя никакого хлеба и, тем более мяса, у Ивана Ивановича с собой нет (что он может дать, так это денег), иллюзия предлагаемой и отбираемой еды создается сильная.
Само собой, если бы мы не занимались последовательным сопоставлением гоголевской повести и чеховского рассказа, то говорить об этом не было бы никакой причины. Однако, поскольку сравнение показывает, что в некоторых и притом существенных моментах эти истории сходятся, постольку и предлагаемое истолкование эпизода с Каштанкой имеет право на существование. Если уж держаться версии о том, что гоголевская повесть каким-то образом «вела» или «держала» автора «Каштанки», то мимо такого мощного и онтологически насыщенного эпизода, как разговор Ивана Ивановича с нищенкой, Чехов пройти не мог.
* * *
Возможно, в тексте «Каштанки» есть и другие, менее заметные сближения с гоголевской повестью. Например, первые слова «Каштанки» – это, по сути, описание собачьей шкуры («молодая рыжая собака»), а первые слова гоголевской повести – описание шкуры бараньей («Славная бекеша (…) А какие смушки !»). Можно обратить внимание и на то, что увлечение гоголевского Ивана Ивановича напоминает о ремесле первого хозяина Каштанки. И хотя Иван Иванович профессиональным столяром , как чеховский герой, конечно, не был, при этом он, как оказывается, «очень искусно, не хуже токаря , умеет выделывать разные вещи из дерева ». Как видим, в обоих случаях речь идет о дереве и тонкой работе (вспомним, как столяр из «Каштанки» противопоставлял себя плотнику).
В сопоставлениях подобного рода не нужно искать однозначных соответствий между текстами. Здесь важна не точная привязка какой-либо темы, детали или признака к определенному персонажу, а сам набор тем, деталей и признаков, который может свободно распределяться между разными персонажами, согласуясь лишь со стихией авторского, не поддающегося точному учету ассоциативного потока. Другое дело, что означенный набор деталей должен быть выразительным и достаточно специфичным для того, чтобы не попасть в разряд «общих» мест или тем, которые при желании можно найти где угодно.
Так или иначе, можно сказать, что гоголевская повесть оставила в «Каштанке» весьма заметный след, объяснить который только лишь случайностью возможным никак не представляется. У Гоголя в его повести главная мысль – о принципиальной невозможности вернуться к старой жизни , к прежнему порядку. Эта мысль подчеркнута, прежде всего, длительностью происходящего: многие годы прежние друзья проводят в тяжбе друг против друга. У Чехова в «Каштанке» – на первом месте мысль об эфемерности, неподлинности новой жизни . В финале Каштанка возвращается к своим прежним хозяевам, вспоминая свое пребывание у дрессировщика как «дурной сон». Можно предположить, что для Чехова, писавшего «Каштанку» как историю, в которой все возвращается на «круги своя», гоголевская повесть о невозможности возвращения к прежнему порядку стала своего рода отправным пунктом (оба текста в этом смысле противостоят друг другу, как полюса единой темы возврата-невозврата ). Если это так, то становится до некоторой степени объяснимым присутствие в «Каштанке» тех элементов, которые попали в нее из гоголевской повести. Общая, хотя и повернутая в противоположную сторону, тема потянула за собой и некоторые фактические детали, которые, перейдя в новый текст, сложились в новую символическую конфигурацию, стали своего рода подсобным материалом для решения сходной – в оговоренном выше смысле слова – задачи.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу