Леонид Карасев: Гоголь в тексте

У Гоголя тоже читаем про горох и также в связи с «гусаком» Иваном Ивановичем. Не желая менять ружье на свинью, Иван Никифорович произносит свою знаменитую фразу: «Ей-богу, Иван Иванович, с вами говорить нужно, гороху наевшись ».

К теме еды/голода присоединяется и мотив битья, который вместе с ними образует конфигурацию, которая также не может быть признана случайной. Каштанка, пока она жила у столяра, бывала не только голодна, но и бита (она считала, что хозяева «имели право бить ее»). Ее первая еда у нового хозяина – это хлеб («Сначала он дал ей хлеба…»), а одна из ее первых мыслей – о том, что новый хозяин «дает много есть» и «ни разу не ударил ее». Затем, когда Каштанка знакомится с обитателями квартиры, связка хлеб-битье вновь дает о себе знать. Сначала – битье. «Кот еще сильнее выгнул спину, зашипел и ударил Каштанку лапой по голове». «… гусь подошел сзади и больно долбанул ее клювом в спину». А затем – как акт примирения – Каштанка и гусь Иван Иванович принимают участие в совместной трапезе. Каштанка ест хлеб из гусиного корытца («размокшие ржаные корки). А гусь съедает «несколько горошинок ».

У Гоголя в сцене, где Иван Иванович разговаривает с голодной нищенкой, также соединились вместе линии голода, хлеба и битья. Иван Иванович спрашивает нищенку, не голодна ли она, на что та отвечает, что не ела уже три дня, что стоит и ждет милостыни – «не даст ли кто-нибудь на хлеб ». «“Гм! что ж тебе разве хочется хлеба ?” – обыкновенно спрашивал Иван Иванович. – “Как не хотеть! Голодна, как собака”. – “Гм! – отвечал обыкновенно Иван Иванович, – так тебе, может, и мяса хочется? (…) разве мясо лучше хлеба ?” – “Где уж голодному разбирать. Все, что пожалуете, все хорошо”. При этом старуха обыкновенно протягивала руку. – “Ну, ступай же с Богом, – говорил Иван Иванович. – Чего ж ты стоишь? Ведь я тебя не бью ”».

«Голодна, как собака» – разумеется, выражение универсальное, однако в контексте нашего рассмотрения, где сравниваются голодная женщина и настоящая голодная собака, оно приобретает неожиданную конкретность. Что же касается самой схемы разговора Ивана Ивановича с нищенкой, то она оказывается своего рода матрицей, отправным пунктом для той сцены, где в чеховском рассказе новый хозяин впервые кормит Каштанку. Гоголевский Иван Иванович сначала упомянул хлеб, а затем мясо. Чеховский дрессировщик кормит собаку в том же порядке: «Сначала он дал ей хлеба и зеленую корочку сыра, потом кусочек мяса ». Затем последовательность хлеб-мясо повторяется еще раз; сначала новый хозяин дает собаке «пол-пирожка», то есть все тот же хлеб, а затем «куриные кости», то есть пищу, относящуюся к рубрике мяса. В гоголевской истории после упоминаний о хлебе и мясе нищенка говорит: «Где уж голодному разбирать ». У Чехова, после упоминаний о хлебе и мясе, сказано, что Каштанка «с голодухи все это съела так быстро, что не успела разобрать вкуса». Как видим схема события и лексика в обоих случаях практически одна и та же. Разница лишь в том, что в одном случае хлеб и мясо были съедены, а в другом нет.

Беседа Ивана Ивановича с нищенкой показывает, как он умеет построить свою речь и, вообще, как он любит поговорить: после окончания церковной службы Иван Иванович произносил подобные речи по многу раз («никак не утерпит, чтобы не обойти всех нищих»; значит, поговорить с каждым). И далее у Гоголя: «Иван Иванович (то есть, “гусак”. – Л. К .) имеет необыкновенный дар говорить чрезвычайно приятно. Господи, как он говорит! Это ощущение можно сравнить только с тем, когда у вас ищут в голове или потихоньку проводят пальцем по вашей пятке. Слушаешь, слушаешь – и голову повесишь. Приятно! Чрезвычайно приятно!».

У Чехова в «Каштанке» настоящий гусь Иван Иванович отличается теми же качествами. Перед тем как совершить с Каштанкой совместную примирительную трапезу, гусь произнес речь. «Гусь, вытягивая шею и топчась на одном месте, продолжал говорить о чем-то быстро и горячо. По-видимому, это был очень умный гусь; после каждой длинной тирады он всякий раз удивленно пятился назад и делал вид, что восхищается своею речью». Здесь, помимо общего сходства, состоящего в способности к красноречию, есть одна деталь, на которую только тогда и обратишь внимание, когда займешься подобного рода детальным сравнением. В обоих случаях после окончания изложения главной мысли появляется одно и то же, хотя и по-разному представленное, слово. У Гоголя упомянута «пятка» (говорит так приятно, как будто проводит «пальцем по вашей пятке»), у Чехова сказано, что после окончания каждой тирады гусь «пятился назад». Можно, конечно, не обращать внимания на подобные мелочи, однако, как выясняется, именно в микроанализе текста нередко можно заметить то, что имеет отношение не только к соответствующему ему уровню крохотных деталей, но и к тексту как целому.