Сергей Кавтарадзе - Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле

Главное место в своей теории Зедльмайр отвел крестовому своду. Мы уже говорили о том, как пространство в готическом храме безудержно взмывает ввысь, как устремляется за ним душа верующего или просто тонко чувствующего человека. По сути, такой подход давно стал культурным штампом, пусть вполне справедливым. Однако выдающийся австриец взглянул на привычную форму буквально с другой стороны. Крестовый свод по сути своей – балдахин, покров, ниспадающий сверху, поэтому в соборе это образ неба, не нашего, проницаемого, облачно-воздушного, а, напротив, божественной тверди, призванной укрывать и защищать. Дух рвется вверх, но и обитель ангелов спускается навстречу – к пастве, собравшейся в соборе. И если храм изнутри – это город, то место ему в небесах, где Господь буквально, как и в Небесном Иерусалиме, пребывает среди верных и праведных.

Балдахин, если выражаться максимально кратко, представляет собой не просто образ Неба (для этого достаточно одного купола), но Неба, открывающегося земле, или, говоря точнее, образ предстояния небу, образ места и пространства, осененного Богоприсутствием.

Рис. 5.34. Амьенский собор. Архитекторы Робер де Люзарш, Тома де Кормон и Рено де Кормон. Основные работы: 1220–1266 гг. Амьен, Франция [172]

Не правда ли, мы как будто вернулись во времена Моисея, когда в скромном походном храме – шатре Скинии – странникам пустыни было воочию явлено присутствие Бога, Шехина? Иудеи до самого разрушения Храма точно знали, где обитает их Бог. Не то чтобы Он нуждался в гостинице, посещая Землю, но избранному народу очень важно было чувствовать Его присутствие. По-видимому, людям всегда необходимо нечто, природное или рукотворное, посредством чего Высшая сила зримо являет себя и обращается к ним. Так, для христиан раннего Средневековья вся природа, говоря словами аргентинского писателя Борхеса, «письмена Бога». Причудливые звери и прекрасные растения, возмущавшие в своем скульптурном проявлении святого Бернарда Клервоского, – это каменный диктант, попытка средневековых ваятелей запечатлеть «слова», которыми Господь записывал свои послания человечеству. И роскошные бестиарии – средневековые зоологические энциклопедии, описывающие животный мир (волков, ежей, зайцев, химер и единорогов), – это своего рода Бого-латинские словари, повествующие не только о биологических особенностях (часто фантастических), но и о многослойных символических значениях каждого животного. В исламе, напротив, Бог явил себя миру словом Корана, из чего следует запрет на реалистические изображения, ибо мусульмане не должны соперничать с Творцом в создании миров, пусть и условных. Зато текст, буквы арабского алфавита, каллиграфическими шедеврами сложенные в священные суры, прямо говорят о непосредственном пребывании Аллаха среди правоверных. Готический собор, естественно, тоже взял на себя эту главную функцию (можно сказать, обязанность) искусства – свидетельствовать о присутствии Бога, быть посредником, через которого Он являет себя людям.

Рис. 5.35. Аббатство Сен-Дени. Главный фасад. 1135–1144 гг. Париж, Франция [173]

Однако, пожалуй, архитектура справилась с задачей свидетельствовать о присутствии Бога даже слишком хорошо, что в дальнейшем заставило ее потесниться в ряду других сакральных искусств, также не возражавших против того, чтобы принять на себя эту благородную миссию. Храм стал для христиан местом присутствия Господа не только потому, что был освящен, но и в силу того, что смог выразить это художественными средствами. Для мира изящных искусств данное обстоятельство имело далеко идущие последствия. Сакральная архитектура приняла на себя изначально функцию Скинии – вместилища Шехины, но по мере того, как в людях росла потребность чувствовать Бога все ближе, справлялась с этой задачей все хуже и постепенно вынуждена была уступить такую почетную роль другим, более камерным видам искусства. К началу второго тысячелетия нашей эры искренне верующим людям уже недостаточно было обращаться к Господу с почтительного расстояния. Хотелось непосредственно прикоснуться к чуду, воочию узреть знаки близости к Христу. Эту тенденцию, например, хорошо иллюстрирует важное изменение в католическом богослужении: все более частое употребление литургического жеста, называемого учеными и богословами «элевация гостии». Священники все чаще начали поднимать над головой Святые Дары (хлеб евхаристии), демонстрируя их молящимся как зримое явление Тела Христа, при этом, по свидетельству современников, некоторые особо впечатлительные прихожане выбегали из храма не причастившись – им было достаточно вида святыни. В ряд доказательств можно добавить и появление стигматов на теле святого Франциска Ассизского, в 1224 г. первым удостоившегося чести их обрести. Реальные раны, повторяющие следы от гвоздей на руках и ногах Спасителя, свидетельствовали не только об искренности переживания, но и о сокращении в эту эпоху дистанции между человеческим и божественным началами.